Презентация - Литература периода феодальной раздробленности и монголо-татарского нашествия (xiii –– первая половина xiv вв.)

ЛИТЕРАТУРА ПЕРИОДА ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ И МОНГОЛО-ТАТАРСКОГО НАШЕСТВИЯ (XIII –– первая половина XIV вв.)
Н.В.Бухлова, ст. преподаватель кафедры общественно-гуманитарных дисциплин и методики их преподавания ДонРИДПО

Согласно общепринятой точке зрения, с середины XI – начала XII в. русские земли вступили в новый этап своей истории – эпоху политической раздробленности. Случайно ли происходит дробление Русской земли? С какого времени начинается этот процесс, каковы его причины и характер?
Отвечая на эти вопросы, прежде всего, следует обратить внимание на то, что среди исследователей нет единства в определении начальной точки отсчета раздробленности Руси. В частности, В.О. Ключевский относил начало ее к 1054 г., когда по завещанию Ярослава Мудрого Киевская Русь была поделена между его детьми. Большинство современных историков считают, что период раздробленности начинается с 1132 г., когда после смерти Мстислава Великого местные князья перестали считаться с великим князем киевским как с главой единого государства. Как причины, так и сам характер раздробленности историки в разное время раскрывали по-разному.

В дореволюционной отечественной историографии большинство исследователей определяли раздробленность как политическую. Причины раздробления, которые они приводили, можно свести к следующим:
неотрегулированность порядка княжеского престолонаследия; распри внутри правящей династии; обычаи избрания и замены князей по воле городов; сепаратизм и амбиции местной знати.

С началом советского периода в развитии отечественной историографии, когда утвердился формационно-классовый подход к оценке исторических событий и явлений, раздробленность получила определение феодальной и стала рассматриваться как закономерный этап в поступательном развитии древнерусского общества. Раздробленность при этом трактовалась как новая форма государственной организации, а ее главные причины сводились к экономическим.

Как оценивается период раздробленности в исторической литературе?
Б.А. Рыбаков, а вслед за ним и другие исследователи, стали отмечать, что переход к периоду раздробленности не сопровождался упадком Руси. Напротив, он был ознаменован положительными сдвигами в социально-экономическом, политическом и культурном развитии, способствовал подъему отдельных русских земель, росту городов. Вместе с тем, в литературе отмечаются и отрицательные последствия наступления раздробленности – усиление княжеских усобиц и ослабление военной мощи страны.

В период политической раздробленности на территории бывшей Киевской Руси образовалось несколько жизнеспособных государственных центров, независимых друг от друга. Три наиболее крупные из них: Владимиро-Суздальское княжество, Новгородская республика и Галицко-Волынское княжество.

Владимиро-Суздальское княжество. Это княжество, располагавшееся на северо-восточных рубежах Киевской державы, превратилось в один из наиболее могущественных политических центров Руси.
Исследователи, как правило, указывают на ряд различного рода факторов, обусловивших такое превращение: наличие возможностей для развития земледелия, скотоводства, бортничества, рыболовства, а также торговли; защищенность от иноземных нашествий; приток населения с других регионов Руси; наличие крупных городских центров (Ростов, Суздаль, Ярославль и др.); энергичные и честолюбивые князья, возглавлявшие княжество.

Со становлением и развитием Владимиро-Суздальского связаны имена Владимира Мономаха и его сына Юрия Долгорукого (проводил активную политику, претендуя на первенство в общерусских делах)
Его сын, Андрей Боголюбский, в отличие от своего отца, не стремился к киевскому престолу, а проводил политику, направленную на укрепление и обособление Владимиро-Суздальской Руси. Деятельность Андрея Боголюбского, по выражению летописца, стремившегося стать «самовластцем», способствовала усилению княжеской власти в регионе. Он согнал с уделов своих сводных братьев, удалил от дел старых бояр и распустил отцовскую дружину. Столицу княжества Андрей Боголюбский перенес в город Владимир. Действия князя вызвали недовольство боярства, опасавшегося и не желавшего усиления княжеской власти, противившегося становлению отношений типа – «государь — подданные». Против Андрея Боголюбского был организован заговор, который закончился его убийством.
Юрий Долгорукий портрет
Владимир Всеволодович Мономах
Андрей Юрьевич Боголюбский

Дальнейшее усиление Владимиро-Суздальского княжества, ставшего наиболее могущественным на Руси, происходит при Всеволоде Большое Гнездо
В борьбе с боярством он еще более укрепил позиции института княжеской власти. Опорой князя становится дворянство, служившее ему за землю, доходы, другие милости. В XIII в. при сыновьях Всеволода Владимиро-Суздальское княжество распадается на ряд уделов. В последующем княжества Северо-Восточной Руси стали основой формирования Московского государства.
Всеволод Юрьевич Большое Гнездо

Что касается Новгородской республики, то она располагалась на северо-западе Руси. К числу особенностей ее развития исследователи относят:
выгодное географическое положение Новгорода: город находился на пересечении торговых путей; суровый климат, природные условия, не способствовавшие развитию земледелия; сосредоточение земельного фонда в руках местного боярства; высокий уровень развития ремесла и широкое распространение различных промыслов в крае; защищенность от внешних опасностей; складывание республиканской формы правления.

В Новгородской земле сложилась своеобразная политическая структура
Высшим органом власти являлось вече. Оно устанавливало новые законы, утверждало договоры, решало вопросы о войне и мире, избирало городские власти: посадника, тысяцкого, архиепископа. Власть князя была существенно ограничена: князь присягал на верность, заключал договор с новгородцами и выполнял, прежде всего, функции военного предводителя. Любая попытка князя вмешаться во внутренние дела неизбежно заканчивалась его изгнанием. По мнению многих исследователей, несмотря на внешнюю демократичность новгородской политической структуры, республиканская организация Новгорода носила сословный характер.

Таким образом, в Новгороде сложилась боярская феодальная республика. Во внутренней жизни города нередкими были острейшие столкновения интересов простых горожан и городской верхушки, что выливалось в открытые выступления, восстания низов против боярства, богатого купечества, ростовщиков.
Вече в Новгороде

Переходя к характеристике Галицко-Волынского княжества, следует отметить, что оно располагалось на юго-западе Руси. К особенностям его развития следует отнести:
благоприятные природно-климатические условия для развития земледелия и промысловой деятельности; наличие могущественного и влиятельнейшего боярства, противостоявшего княжеской власти; удобное географическое положение, способствовавшее внешней торговле, политическим контактам с окружающим миром; наличие крупных богатых и хорошо укрепленных городов;

Галицко-волынские земли пережили немало драматических страниц, наполненных междоусобицами князей, боярскими заговорами, воинственной активностью горожан, вмешательством в политические конфликты соседних государств. В середине XII в. в Галицком княжестве, которое к этому времени стало самостоятельным и отделилось от Волыни, началась княжеская смута. В борьбе за галицкий престол верх одержал Ярослав Осмомысл. При нем Галицкое княжество достигло наивысшего расцвета.
Ярослав Осмомысл
Осмомысл означает «тот, у которого восемь умов», то есть очень умный.

Тем временем в Волынском княжестве, прежде разделенном на несколько уделов, стало просматриваться стремление к объединению, централизации власти. Особенно эта линия ярко проявилась при Романе Мстиславиче. Он сумел превратить Волынское княжество в сильное и относительно единое государство и стал претендовать на всю Западную Русь. К концу XII в. ему удалось воссоединить Галицкое и Волынское княжества под своей властью. Однако после его смерти началась междоусобица и княжество вновь раскололось на ряд уделов. Сын Романа Мстиславича Даниил в борьбе с боярством вернул себе сначала волынский престол, а затем в 1234 г. утвердился и в Галиче. Но и после утверждения Даниила Галицкого в княжестве боярство продолжало вести борьбу против его политики централизации власти. В 1240 г. Даниил, заняв Киев, сумел объединить Юго-Западную Русь и Киевские земли. Однако в том же году Галицко-Волынское княжество было разорено монголами, а спустя 100 лет эти земли оказались в составе Литвы (Волынь) и Польши (Галич).

Рассмотрев вкратце историю трех наиболее крупных государственных центров Руси, еще раз обратим внимание на то, что исследователи отмечают разнонаправленный характер их политического развития
Если во Владимиро-Суздальском княжестве постепенно происходит укрепление княжеской власти и становление на этой основе монархической формы правления, то в Новгородской земле устанавливается республиканское правление. Что же касается Галицко-Волынского княжества, то там складывается определенное равновесие между княжеской властью и боярством.

Идея сильной княжеской власти стоит в центре одного из интереснейших произведений древнерусской литературы — «Моления» Даниила Заточника
Памятник этот примечателен не только своей идейной направленностью, своими литературными особенностями, но и своей загадочностью. До сих пор остаются открытыми вопросы о времени его создания, о том, кто такой Даниил Заточник. Различными исследователями диаметрально противоположно решается проблема взаимоотношения двух основных редакций произведения.

Характерной особенностью «Моления» является стремление автора установить новые критерии для определения общественной ценности человека
В литературе предшествующего периода характерна была традиция оценивать человека по положению на иерархической лестнице. «Моление» выступает против этой традиции, здесь, впервые в литературе, утверждается право человека на уважение в зависимости от личных качеств. Автор «Моления» считает, что право человеку на уважение дает прежде всего его ум. И именно с риторического прославления ума начинается «Моление». Даниил протестует против отношения к человеку по сословному признаку, по его принадлежности к имущим слоям. Главное в человеке его личные, внутренние качества, важным из которых является разум, он показывает превосходство ума над ратными подвигами: «Лучше един мудр десяти хоробрующих без ума».

Даниил выступает против бояр, которые не могут оценить человека, постоянно унижают его
Он сам находится в материальной зависимости от бояр и просит князя взять его на службу к себе. Осуждает богатство, которое развивает в человеке «гордость и буесть». При этом Даниил указывает на возможные пути освобождения от боярской зависимости и сам же отвергает их. Например – пострижение в монахи. Но он с негодованием говорит о монахах и впервые в древнерусской литературе появляются элементы сатирического изображения монашеского быта. Даниил выступает и против другого пути – женитьба на богатой невесте. Даниил отмечает, что войти в дом к богатому тестю – это не что иное, как унижение человеческого достоинства. Попутно тут же Даниил дает образ «злой жены» - это яркий сатирический образ, тут сказывается влияние церковной литературы.

В центре «Моления» – образ идеального князя, мудрого и справедливого правителя, способного установить социальную справедливость
По его мнению, князь – единственный, кто может избавить его от боярской зависимости и от нищеты, в его представлении князь – это солнце, которое «согревает подданных лучами своей милости». Только «страх княжеской грозы» способен защитить его достоинство от поругания, «подобно ограде твердой». Князь «украшает людей своей милостью», как весна украшает землю цветами, как солнце «греет он лучами своей милости подданных». Обратить «тучу милости своей на землю скудости моея» призывает Даниил князя. Но, при этом, Даниил не ставит вопроса о социальном равенстве. Он сторонник сохранения «холопства» - «как бы ни был горделив и буяв холоп, но укора ему своего не избыти – холопья имени», подобно тому, как котлу с золотыми кольцами «не избыть черноты».

Было сделано несколько попыток определить ту среду, к которой принадлежал автор «Моления»
Эти попытки приводили к внешне противоречивым результатам. Одни считали его дворянином (И.У.Будовниц), другие – дружинником князя (Миндалев), третьи – холопом (Н.К.Гудзий), четвертые предполагают, что Даниил вообще не имеет устойчивого социального положения (Б.А.Романов). Но при всем этом одно несомненно, что автор принадлежал не к господствующим классам, а к зависимым. Он сам называет себя «холопом», называл ли он себя так в точном или узком значении этого слова или в широком значении – «слуга», «подданный», «зависимый человек», одно бесспорно, он подчеркивал свое невысокое социальное положение. Но к какой бы категории зависимых людей он ни принадлежал, одна черта выделяет его из всех – он подчеркивает свою полную зависимость только от князя, только в князе он видит возможный источник своего благополучия, только князя восхваляет, возводит до небес.

Даниил сравнивает князя с весной, украшающей землю цветами, с рекой, напояющей людей и зверей. Князь «посылает тучу, грозу». Он так богат, что богатства его «нельзя истощить, как чашею нельзя вычерпать море». Щедрый князь – отец слугам, он «заступник теплый», он дает «богатство и славу», как земля овощ, как дерево плод. К нему все приходят и «обретают от печали избавление». В тоне этого панегирика трудно уловить иронию.

Но, конечно, князь для Даниила не был фигурой священной и непогрешимой. Его отношение к князю определяется сравнениями из животного мира
Князь подобен орлу над птицами, осетру над рыбами, льву над зверями. Но в целом – это положительная фигура, так как он своей властью может вызволить зависимого человека из нищеты, поднять его по лестнице социальных отношений, защитить от произвола богатых. Князь – защитник Родины от иноземных захватчиков. Но при всей «демократичности» идейных позиций автора, мы не можем называть их народными, как и позиции автора «Слова о полку Игореве». Позиции автора «Моления» связаны со слишком узкими, временными и местными задачами, понятие Родины оттеснено на второй план. Его кругозор ограничен. Идеалы затемнены личными интересами.

Существующие в научной и научно-популярной литературе всякого рода «биографические» предположения о Данииле, как правило, весьма субъективны
Объективно из всего материала как «Слова», так и «Моления», из самохарактеристик автора видно, что он не принадлежал к господствующему классу. Даниил относился к категории княжеских «милостников», которые происходили из самых различных слоев зависимых людей. Как справедливо отмечает В.Г.Белинский: «Кто бы ни был Даниил Заточник, - можно заключить не без основания, что это была одна из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы помолчать, и молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и хвалят, потом сживают со свету, и, наконец, уморивши, снова начинают хвалить».

В своем произведении Даниил использует книги «священного писания», заимствует изречения из сборника «Пчела», привлекает исторические примеры из «Повести временных лет»
Соответствия с «священным писанием» рассматривались только в плане заимствования. Исследователи не обращали внимание на тот шутливый оттенок, который приобретали все эти выдержки из «священного писания» под пером Даниила. Д.С. Лихачев указывает, что функции всех этих цитат заключались в том, чтобы выпросить милостыню у князя, а не милость у Бога. Даниил шуткой выпрашивает у князя материальной помощи, а не в молитвенном горении обращается к Богу о духовной помощи. В этой перемене функции всех этих цитат и заключен элемент комичности, заключена сама природа стиля «Моления».

Отличительной особенностью стиля «Моления» является его афористичность
Афоризмы Даниила в большинстве своем книжного происхождения, но есть и народные пословицы. Прибегает Даниил и к определенной ритмической организации речи путем рифмовки отдельных поговорок: «Кому Переславль, а мне гореславль», «Кому Боголюбово, а мне горе лютое». Разнообразны и богаты сравнения восходящие к устному народному творчеству.

Сочинение Даниила Заточника представляет собой подбор афоризмов, каждый из которых или какая-то группа их могут восприниматься как законченный самостоятельный текст
Например: «Аще (если) кто в печали человека призрит, как студеною водою напоить в знойный день»; «Злато съкрушается (плавится) огнем, а человек напастьми»; «Молеве (моль), княжи, ризы (одежду) едять, а печаль человека» и т. п. Но все эти отдельные афоризмы, в предельно сжатой словесной формулировке передающие житейскую мудрость, объединены стоящим за ними образом Даниила Заточника. Вечные и общие истины становятся перипетиями судьбы одного человека, вот этого самого Даниила. Это придает памятнику облик не сборника отдельных афоризмов, а повествования о конкретной судьбе конкретного человека.

Обдумывая пути, которыми можно выбраться из бедности, Даниил видит один из выходов — в женитьбе на богатой невесте
Это наводит его на размышления о женской злобе (тема очень популярная в древнерусской письменности). Особенно много места этой теме уделено в «Слове». Даниил пользуется здесь и книжными источниками, и, как он говорит сам, «мирскими притчами» (светскими поговорками). Живой юмор и житейская мудрость этих сентенций (Даниил выступает не против женщин вообще, а только против особого, ненавистного ему типа «злой жены») создают конкретную картину семейных взаимоотношений эпохи. «Жены же у церкви стоите молящеся богу и святей Богородици, а чему ся хотите учити (чему хотите учиться), да учитеся дома у своих мужей. А вы, мужи, по закону водите жены свои (в законе храните жен своих), понеже не борзо обрести (ибо нелегко найти) добры жены».

Рассуждая о перспективе ухода в монастырь для спасения от житейских невзгод, Даниил говорит, что лучше умереть, чем лицемерно, из-за желания улучшить свое материальное положение постричься в монахи
И автор иллюстрирует свою мысль выразительной картиной монашеского ханжества: «Мнози бо, отшедше мира сего во иноческая, и паки возвращаются на мирское житие, аки пес на своя блевотины, и на мирское гонение: обидят села и домы славных мира сего, яко пси ласкосердии».

В рассматриваемом произведении высокая книжная культура автора, его хорошее знание памятников переводной и оригинальной литературы удачно сочетаются с его широкой осведомленностью в «житейской мудрости»
Он не боится обильно приводить «мирские притчи», не избегает бытовой лексики. Как замечает Д. С. Лихачев, «Даниил как бы щеголяет своей грубостью, нарочитой сниженностью стиля, не стесняясь бытового словаря». Эта особенность стиля Даниила Заточника объясняется не только тем, что Даниил — представитель низших слоев общества, зависимый человек, но и литературной позицией автора. Нарочитая грубость Даниила, его балагурство восходят к скоморошеским традициям. Соединение в произведении Даниила Заточника высокой книжности со скоморошьим балагурством, учительных изречений с «мирскими притчами» придает этому памятнику особое своеобразие.

Своеобразно «Моление» и своим отношением к человеческой личности
Иронизируя над самим собой, непомерно восхваляя князя (за этими похвалами чувствуется скрытая гротескность), Даниил выше всего ставит интеллектуальную силу человека, встает на защиту человеческого достоинства. Мудрый человек, находясь в бедственном, безвыходном положении, стремясь выбраться в люди, не может и не должен поступаться своим человеческим достоинством, идти против своей совести. Примечательно, что всячески подчеркивая силу княжеской власти, Даниил замечает, что как ни могуществен князь, деяния его зависят от окружающих «думцев» — советников: «Княже мои господине! То не море топить корабли, но ветри; не огнь творить ражежение железу (не огонь плавит железо), но надымание мешное (но раздувание мехов); тако же и князь не сам впадаеть в вещь (в беду), но думци вводять. 3 добрым бо думцею думая, князь высока стола добудеть, а с лихим думцею думая, меншего лишен будет».

Киево-Печерский патерик
Патериками назывались сборники рассказов о жизни монахов какой-либо местности или какого-нибудь монастыря. Древнейшим из русских патериков явился патерик Киево-Печерского монастыря. Монастырь был основан в середине XI в., и уже в «Повести временных лет» под 1051 г. читается рассказ об основании монастыря, а в статье 1074 г. — о некоторых его подвижниках. Однако «Киево-Печерский патерик» был создан значительно позднее, и в его основе оказалась переписка, которую вели между собой в начале XIII в. владимирский епископ Симон и киево-печерский монах Поликарп, хотя они, в свою очередь, использовали, видимо, записи, ведшиеся в самом монастыре.

Симон и Поликарп были постриженниками Киево-Печерского монастыря, оба они были образованными и талантливыми книжниками. Но судьба их сложилась по-разному:
Симон сначала стал игуменом одного из владимирских монастырей, а затем в 1214 г. занял епископскую кафедру в Суздале и Владимире. Поликарп же остался в монастыре. Честолюбивый монах не хотел смириться со своим положением, не соответствующим, как он думал, его знаниям и способностям, и с помощью влиятельных покровителей — княгини Верхуславы-Анастасии, дочери Всеволода Большое Гнездо, и ее брата Юрия — стал домогаться епископской кафедры. Но Симон, к которому княгиня обратилась за поддержкой, не одобрил честолюбивых устремлений Поликарпа и написал ему послание, в котором обличал его санолюбие и увещевал гордиться уже тем, что он подвизается в столь прославленном монастыре. Это послание Симон сопроводил рассказами о некоторых киево-печерских монахах, с тем чтобы рассказы эти напомнили Поликарпу о славных традициях монастыря и тем самым успокоили его мятежный дух. Послание Симона и следующие за ним девять рассказов о монахах Киево-Печерского монастыря явились одной из основ будущего «Киево-Печерского патерика».

Другой важной составной частью памятника явилось послание Поликарпа к игумену Акиндину, в котором Поликарп сообщал, что он наконец решился осуществить давнишний замысел и рассказать о жизни и «чудесах печерских святых». За письмом следует одиннадцать рассказов о подвижниках
Видимо, где-то в середине XIII в. послания Симона и Поликарпа (вместе с сопровождающими их рассказами) были объединены и дополнены другими памятниками, повествующими о том же монастыре: «Житием Феодосия Печерского» и похвалой ему, написанным Симоном «Словом о создании церкви Печерской» и т. д. Так постепенно слагался своеобразный памятник, получивший впоследствии название «Киево-Печерского патерика». До нас дошли Арсениевская редакция патерика, созданная в начале XV в. по инициативе тверского епископа Арсения; Феодосиевская редакция, восходящая, возможно, к середине XV в., и две Кассиановские редакции, составленные в 60-х гг. XV в. в самом Киево-Печерском монастыре.

Литературное и идеологическое значение патерика было исключительно велико
Он не только подытоживал развитие русской агиографии XI-XII в., но, повествуя о славном прошлом знаменитого монастыря, будил чувство общерусского патриотизма, в страшные годы монголо-татарского ига напоминал о временах процветания и могущества Киевской Руси. В рассказах «Киево-Печерского патерика» много традиционных патериковых мотивов: праведные монахи творят чудеса, успешно борются с мирскими помыслами и искушениями, одерживают победы над бесами и разоблачают самые хитроумные их козни. Однако все эти фантастические коллизии развертываются на фоне действительного монастырского быта, соотносимы с реальными. политическими событиями в Киевской Руси XI-XII вв., рядом с идеализированными портретами киево-печерских подвижников появляются живые характеры жестоких князей, жадных купцов, неправедных судей. Да и сами монахи не все и не всегда безукоризненно добродетельны; их обуревает зависть, сребролюбие, они нередко попрекают друг друга и ссорятся.

Так, в легенде о Прохоре Лебеднике рассказывается, как он снабжал голодающих киевлян хлебом, испеченным из лебеды, но казавшимся таким сладким, будто он «с медом»
Однако если кто-либо крал у Прохора этот хлеб, то тот оказывался горьким, словно полынь. Затем Прохор собрал из келий «попел» (пепел, золу) и превратил ее в соль, которую также раздавал нуждающимся. Это возмущало купцов, намеревавшихся нажиться на вздорожавшей провизии. Они жалуются на Прохора князю Святополку, а тот, посоветовавшись со своими боярами, отнимает у Прохора его чудесную соль, рассчитывая, что «богатство приобрящет». Но соль превращается в золу. На третий день князь приказывает выкинуть золу, и она снова становится солью, которую с радостью разбирают нуждающиеся горожане. Нетрудно заметить, в каком неприглядном виде выступает в этой легенде и князь, и его советники, и корыстолюбивые киевские купцы.
Св Прохор Лебедник

В другой легенде рассказывается о монахе Григории
К нему забираются воры, но он насылает на них беспробудный сон, продолжающийся пять суток. Других воров Григорий заставляет двое суток простоять недвижимо, при этом они изнывают под тяжестью награбленных плодов. Проходящие мимо монахи сначала лишены возможности увидеть воров, а когда, наконец, замечают, то не могут сдвинуть их с места. Затем рассказывается, как тот же Григорий на берегу Днепра встречается с князем Ростиславом Владимировичем, который направлялся в монастырь получить благословение перед походом на половцев. Княжеские дружинники насмехаются над монахом, «метающе словеса срамнаа». Григорий укоряет их и предсказывает гибель в воде. Разгневанный словами монаха, князь самодовольно восклицает: «Мне ли поведаеши смерть от воды, умеющу бродити (плавать) посреди ея» — и приказывает связать Григория и утопить его в Днепре. Братия два дня безуспешно ищет пропавшего инока, и лишь на третий день труп его — с камнем на шее и в мокрых «ризах» — чудесным образом оказывается в запертой келье. А приказавший расправиться с Григорием князь Ростислав действительно тонет при переправе у Треполя.

Любопытен и рассказ о монахе Федоре
Он немало претерпел от козней бесов, являвшихся к нему в облике его друга, монаха Василия, и ссоривших их. Наконец ему удается одолеть бесов и даже заставить их служить себе: то они за ночь перемололи по его приказанию пять возов зерна, то перенесли с берега Днепра на гору тяжелые бревна, доставленные по реке для восстановления пострадавших от пожара церкви и келий, и при этом разложили их по назначению: для пола, крыши и стен. Но этот фантастический мир чудес оказывается тесно переплетенным с миром реальных людей и человеческих взаимоотношений. Во-первых, бесы подстрекают «извозников», нанятых для перевозки бревен в монастырь, «воздвигнуть крамолу» на Федора и, подкупив взяткой судью, требовать у него оплаты за сделанную бесами работу. Во-вторых, бес является к боярину киевского князя в образе Василия и сообщает о богатом кладе, о местонахождении которого знает Федор. Боярин приводит мнимого Василия к князю Мстиславу Святополчичу. Тот решает завладеть кладом; отправившись, «аки на лов или на некоего воина крепка», с множеством воинов, хватает Федора и предает его страшным истязаниям, допытываясь о месте, где скрыты сокровища.

Таким же истязаниям подвергается и друг Федора — Василий
Оба монаха умирают после пыток. Правда, князя настигает божественное возмездие — его убивает будто бы та же самая стрела, которой он смертельно ранил Василия. Характерно, однако, другое: киевские князья и бояре, по свидетельству патерика, не останавливаются даже перед убийством монахов, побуждаемые своей гордостью или сребролюбием. Ореол почтения, которым, как утверждал тот же «Патерик», был окружен Киево-Печерский монастырь, и ореол христианского благочестия киевских князей совершенно блекнет. Дело, разумеется, не в «историчности» легенд, но в том характере взаимоотношений монастыря и мирян, которые так или иначе изображают патериковые легенды.

Сюжеты рассказов о киево-печерских монахах очень занимательны
Это отметил еще А. С. Пушкин в письме к П. А. Плетневу, говоря о «прелести простоты и вымысла» легенд о киевских чудотворцах. В них сочетаются собственно агиографические приемы с приемами летописного повествования; вопреки условностям агиографического канона время от времени проскальзывают реалистические детали, черты живых характеров. «Киево-Печерский патерик» явился, таким образом, немаловажным этапом на пути развития сюжетного повествования в литературе Древней Руси.

Повести о нашествии монголо-татар на Русь «Повесть о битве на Калке»
Начинается «Повестью битве на Калке» (во всех ее вариантах), словами о неожиданном появлении многочисленных и грозных войск неизвестного до тех пор народа. Это кара, ниспосланная богом за грехи людей. Такая трактовка причин монголо-татарского нашествия на Русь, с позиций религиозной историософии, характерна для всех памятников книжного происхождения. Автор повести сообщает о разгроме монголо-татарами соседствующих с русскими землями народов: ясов, обезов, касогов и половцев. Разгром половецких земель, по его мнению, — это возмездие половцам за все те беды, которые они причинили русскому народу.
Битва на реке Калке

Русские князья решают выступить против неизвестных им дотоле врагов в ответ на просьбы половцев: остатки разгромленных половцев пришли на Русь и умоляют князей вступиться за них, предупреждая, что со временем враг обрушится и на русские земли:
«Нашю землю днесь (сегодня) отъяли, а ваша заутра (завтра) възята будеть». Татары присылают к русским князьям своих послов, чтобы отговорить их от похода. Они предлагают заключить союз против половцев, которые, как говорят послы, «и вам много зла створиша, того же деля и мы бием (за это мы их и избиваем)». Но русские князья остаются верными своему слову: татарских послов избивают, а русские войска выступают в поход. Однако отсутствие единодушия между князьями сводит на нет ратную доблесть русских воинов.

События на Калке развертывались так
Подойдя к реке, объединенные русские силы расположились станом. Монголо-татары внезапно обрушились на «станы русьскых князь (русских князей)», и последние, не успев «исполчитися противу татар», обратились в бегство. Мстислав Киевский, отряды которого стояли в стороне от основного лагеря, на гористой возвышенности, «видя се зло, не движеся с места». То, что Мстислав Киевский со своими силами не принял участия в общем сражении, определило и исход всего боя, и его собственную судьбу. Огородившись тыном из кольев, отряды Мстислава приготовились к обороне. Но они смогли продержаться всего лишь три дня. Все захваченные воины были перебиты, а князья (с Мстиславом было еще два князя) подвергнуты мучительной и позорной казни — их раздавили дощатым помостом, на котором пировали победители.

Заканчивается повесть словами о том, что татары преследовали русских до Днепра, что было убито шесть князей, а из воинов только «десятый приде кождо въсвояси»
Поражение на Калке вызвало всеобщее горе на Русской земле. «Повесть о битве на Калке» была написана в традициях русских воинских летописных повестей XII в. В очень небольшом по объему тексте автор повести сумел передать все обстоятельства сборов русских князей на войну, переговоров их с половцами и послами монголо-татар, рассказал о том, как шли к Калке русские воины, красочно описал подробности злополучного сражения. «Повесть о битве на Калке» сохранила русскому народу горькую память об этом событии на многие столетия. Она неоднократно переписывалась и перерабатывалась в различных летописных сводах. Она служила источником для упоминания этого события в других литературных памятниках, посвященных борьбе русского народа с монголо-татарским игом.

В поздних летописях различные варианты «Повести о битве на Калке» объединяются в единое повествование, в него включаются подробности, которых нет в ранних редакциях произведения. Некоторые из этих дополнений восходят к эпическим преданиям о нашествии монголо-татар. Эти предания были сведены в ростовском летописании XV в., которое лучше всего отразилось в «Сокращенных сводах» и «Тверском сборнике».
Битва на Калке, картина Рыженко

«Слово о погибели Русской земли»
«Слово о погибели Русской земли» дошло до нас в двух списках, при этом не как самостоятельный текст, а как введение к первой редакции «Повести о житии Александра Невского». «Слово о погибели Русской земли» представляет собой отрывок какого-то более полного сочинения, посвященного описанию тяжелых бедствий, обрушившихся на Русскую землю. Вероятнее всего, «Слово о погибели» было написано между 1238-1246 гг.

Дошедший до нас отрывок «Слова о погибели» — либо вступление, либо первая часть произведения о «погибели Русской земли» — об ужасах батыевщины, о разгроме русских княжеств.
В нем восторженно описываются былые красота и богатство Русской земли, ее прежнее политическое могущество. Такой характер вступления к тексту, который должен был повествовать о горестях и бедах страны, не случаен. Эта особенность «Слова о погибели Русской земли» находит себе типологическое соответствие с произведениями древней и средневековой литературы, в которых встречается похвала величию и славе родной земли. Изучавший эту проблему исследователь В.В. Данилов пришел к заключению, что «Слово о погибели» «сближается не со всякими патриотическими произведениями в других литературах, а лишь со сходными по условиям своего появления, когда родина писателя страдала от войн, междоусобий и произвола».

Автор «Слова о погибели» восхищается красотой и величием Русской земли:
«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая. И многыми красотами удивлена ecu: озеры многими удивлена еси, реками и кладязьми (родниками) месточестьными (местночтимыми), горами крутыми... зверьми различными, птицами бещислеными...» Русская земля «украсно украшена» не только красотами и дарами природы, она славна и «князьми грозными, бояры честными, вельможами многами».

Развивая тему «грозных (могущественных) князей», покоривших «поганьскыя страны», автор «Слова о погибели» рисует идеальный образ русского князя — Владимира Мономаха
Перед ним трепетали все окрестные народы и племена: половцы, «литва», венгры, «немцы» (в данном контексте — шведы). Даже византийский император, «жюр (кир — греч. «господин») Мануил Цесарегородскый», посылал Владимиру Мономаху дары, чтобы он «Цесарягорода не взял». Этот гиперболизированный образ «грозного» великого князя воплощал в себе идею сильной княжеской власти, воинской доблести.

В обстановке монголо-татарского нашествия и военного поражения Русской земли напоминание о силе и могуществе Мономаха служило укором современным князьям и, вместе с тем, должно было вселять надежду на лучшее будущее. Не случайно поэтому «Слово о погибели» было поставлено перед началом «Повести о житии Александра Невского»: здесь грозным и великим князем выступал Александр Невский — современник батыевщины. «Слово о полку Игореве» было лирическим призывом к единению русских князей и русских княжеств, прозвучавшим перед монголо-татарским нашествием. «Слово о погибели Русской земли— лирический отклик на события этого нашествия.

«Повесть о разорении Рязани Батыем»
«Повесть о разорении Рязани Батыем» — не документальное описание борьбы рязанцев в 1237 г. с вторгшимся в пределы княжества врагом. Среди участников битвы названо много имен, неизвестных по летописным источникам. Согласно «Повести» с Батыем сражаются князья, к 1237 г. уже умершие (например, Всеволод Пронский, погибший в 1208 г., Давид Муромский, скончавшийся в 1228 г.), гибнет Олег Красный, который на самом деле пробыл в плену до 1252 г. и умер в 1258 г. Эти отступления от исторических данных говорят о том, что «Повесть» могла быть написана лишь через какой-то период после самого события, когда эпически обобщились в представлении людей действительные факты.

Об эпической обобщенности произведения свидетельствует и то, что все рязанские князья, участники битвы с Батыем, объединены в единую богатырскую рать и называются в «Повести» братьями
Вместе с тем нельзя слишком отдалять время создания «Повести» от события, которому она посвящена. По-видимому, «Повесть» возникла не позже середины XIV в. Об этом, пишет Д.С. Лихачев, «говорит и самая острота переживания событий Батыева нашествия, не сглаженная и не смягченная еще временем, и ряд характерных деталей, которые могли быть памятны только ближайшим поколениям».

«Повесть о разорении Рязани Батыем» воспринимается как самостоятельное произведение, хотя в древнерусской рукописной традиции она является частью свода, состоящего из текстов, рассказывающих об иконе Николы
Икона эта была принесена в Рязанскую землю из Корсуни (Херсонеса), города, в котором — согласно одной из легенд — принял крещение Владимир I и где перед монголо-татарским нашествием жило много русских. В этот свод входят: рассказ об истории перенесения в Рязанское княжество в город Заразск (ныне Зарайск) образа Николы из Корсуни «служителем» этой иконы Евстафием, «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Родословие» «служителей» иконы.
Никола Зарайский икона

Первый рассказ свода основан на широко распространенном в средневековой литературе сюжете о переносе святыни (креста, иконы, мощей и т. д.) из одного места в другое
Этот традиционный сюжет здесь тесно связан с исторической обстановкой, предшествующей нашествию Батыя. Рассказ о перенесении образа начинается с обозначения времени события — «в третье лето по Калском побоище». Евстафию несколько раз во сне является Никола и требует у своего «служителя», чтобы тот перенес его икону из Корсуни в Рязань. Д.С.Лихачев так отвечает на вопрос, почему Никола столь настойчиво «гнал» Евстафия в Рязань из Корсуни: «Гнал Евстафия, конечно, не Никола, — гнали половцы, пришедшие в движение после Калкской битвы, вспугнутые движением монголо-татарских орд, наполнившие причерноморские степи и отрезавшие Корсунь от русского севера. Вспомним, что путешествие Евстафия относится к «третьему лету после Калкского побоища» и что Никола «запрещает» Евстафию идти через опасные половецкие степи. Не случайно также для нового, более безопасного место пребывания «покровителя» торговли Николы была выбрана Рязань. Связи Рязани с Северным Кавказом и черноморским побережьем прослеживаются с давних пор».

Евстафий после многих злоключений достигает наконец Рязанской земли. Рязанскому князю Федору Юрьевичу (по летописям такой князь неизвестен) является святой Никола и, повелевая ему торжественно встретить свою икону, предсказывает князю, что он, его будущие жена и сын обретут «царствие небесное». Завершается рассказ о перенесении образа Николы повествованием об осуществлении пророчества Николы. Федор Юрьевич в 1237 г. был убит «от безбожнаго царя Батыа на реке на Воронежи». Жена Федора, княгиня Евпраксия, узнав о гибели мужа, бросилась вместе с малолетним сыном Иваном «ис превысокаго храма своего» и разбилась с ним насмерть. С тех пор корсунская икона Николы и стала называться «Заразской», «яко (так как) благовернаа княгиня Еупраксеа с сыном князем Иваном сама себе зарази». Сюжетно этот рассказ о перенесении Николина образа связан со следующей за ним «Повестью о разорении Рязани Батыем», из которой мы узнаем, как и почему был убит князь Федор Юрьевич Батыем, какие беды претерпела Рязанская земля от Батыя.

«Повесть» начинается в летописной манере:
«В лето 6745 (1237)... прииде безбожный царь Батый на Русскую землю...» Далее следуют близкие к летописной повести о приходе Батыя на Рязань слова о том, что Батый требует от рязанцев во всем десятины, сообщается об отказе владимирского великого князя пойти на помощь рязанцам.

Великий князь рязанский Юрий Ингоревич, не получив помощи от владимирского князя, советуется с подручными князьями и решает умилостивить Батыя дарами
«3 дары и молением великим, чтобы не воевал Резанския земли», к Батыю идет сын Юрия Ингоревича Федор Юрьевич, сообщением о судьбе которого заканчивается рассказ о перенесении образа Николы. Приняв дары, Батый «лестию» (ложно) обещает пощадить Рязанское княжество. Однако он просит у рязанских князей «дщерей или сестр собе на ложе». Один из рязанских вельмож, из зависти, донес Батыю, что у Федора Юрьевича княгиня «от царьска рода и лепотою-телом красна (прекрасна) бе зело». На требование Батыя «видети красоту» жены Федора князь, «посмеяся», говорит ему: «Аще (если) нас преодолееши, то и женами нашими владети начнеши». Разгневанный дерзким ответом Федора, Батый приказывает убить князя и всех, кто пришел с ним. Почти такими же словами, как в рассказе о перенесении образа Николы, сообщается о гибели Евпраксии с сыном.

Экспозицию «Повести» с последующим развитием сюжета связывает обращение Юрия Ингоревича к рязанским князьям и воинам, когда в Рязань пришла весть о гибели Федора Юрьевича:
«Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти». Этот призыв к борьбе с врагом выражает основную идею всех эпизодов произведения — лучше гибель, чем позорное рабство. Слова Юрия Ингоревича напоминают обращение Игоря Святославича в «Слове о полку Игореве» к своим воинам перед выступлением в поход: «Луце ж бы потяту (убиту) быти, неже полонену быти». Едва ли здесь прямая зависимость «Повести» от «Слова». Скорее всего такое совпадение объясняется одинаковым представлением о воинской чести, высоким патриотизмом и гражданским пафосом обоих произведений.

Рязанцы встречают силы Батыя «близ предел (границ) резанских и сами нападают на них»
«И начаша битися крепко и мужествено, и бысть сеча зла и ужасна». Русские бьются столь отважно, что даже Батый «возбояся». Но силы врага так велики, что на одного рязанца приходится тысяча противников, а каждые два рязанца бьются «со тмою (десятью тысячами)». Сами кочевники дивятся «крепости и мужеству» рязанцев и с трудом одолевают их. Перечислив убитых князей поименно, автор «Повести» говорит, что все остальные «удалцы и резвецы резанския» «равно умроша и едину чашу смертную пиша (испили)».

Уничтожив Юрия Ингоревича, Батый «начаша воевати Резанскую землю и веля бити, и сечи, и жещи (жечь) без милости»
После пятидневной осады войска Батыя захватывают Рязань и уничтожают всех жителей: «Не оста во граде ни един живых: вси равно умроша и едину чашу смертную пиша». Наступившая после яростного боя и кровавой резни тишина («несть бо ту ни стонюща, ни плачюща») выразительно характеризует беспощадность врага. Эта же мысль подчеркивается словами о том, что погибших некому оплакать: «И ни отцу и матери о чадех, или чадам о отци и о матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупе мертви лежаща».

Разгромив Рязань, Батый пошел на Суздаль и Владимир, «желая Русскую землю попленити»
В это время «некий от велмож резанских», Евпатий Коловрат, был в Чернигове. Узнав о беде, постигшей Рязанское княжество, Евпатий «гнаша скоро» в Рязань, но было уже поздно. Тогда, собрав дружину в «тысячу сёмсот человек, которых бог соблюде — быша вне града», Евпатий бросился «во след безбожного царя и едва угнаша его в земли Суздалстей». Воины Евпатия с такой отчаянной храбростью стали избивать врагов, что те «сташа яко пияны или неистовы» и «мняша (думали), яко мертви восташа».
Битва Евпатия Коловрата с Батыем

Нападение Евпатия на бесчисленные полчища Батыя с малой дружиной случайно уцелевших рязанцев оканчивается поражением
Но эхо героическое поражение, символизирующее воинскую удаль, силу и беззаветную храбрость русских воинов. Враги смогли убить «крепка исполина» Евпатия, «нача бити по нем (стрелять в него) ис тмочисленых (тысячечисленных) пороков (стенобитных орудий)». Словно былинный богатырь, Евпатий перебил огромное число «нарочитых (самых лучших) багатырей Батыевых», одних «на полы (пополам) пресекаше», а других «до седла краяше». Шурина Батыя Хостоврула, похвалявшегося взять Евпатия живьем, он рассек «на полы до седла». Как богатыри, сражаются и воины из отряда Евпатия.

Народно-эпическая стихия ощущается не только в образах Евпатия и его дружинников, но и во всем характере этого эпизода
Несколько рязанцев, «изнемогших от ран», воинам Батыя удалось схватить живыми. На вопрос Батыя, кто они такие и кем посланы, пленники отвечают в духе народно-эпической традиции: «Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя силна царя почтити и честна проводити, и честь тебе воздати». Они «смиренно» просят Батыя не «обижаться» на них: вас так много, говорят они, что мы не успеваем «наливати чаш на великую силу-рать татарьскую». Заключает этот эпизод фраза о том, что Батый «подивися ответу их мудрому».

Батый и его воеводы вынуждены признать беспредельную храбрость и небывалое мужество русских воинов
Глядя на поверженного Евпатия, князья и воеводы Батыя говорят, что никогда еще они «таких удалцов и резвецов не видали» и даже от отцов своих не слыхали о столь мужественных воинах, которые словно «люди крылатый, и не имеюще смерти, тако крепко и мужествено ездя, бьяшеся: един с тысящею, а два со тмою». Батый же, обращаясь к Евпатию, восклицает: «Аще бы у меня такий служил, — держал бых его против сердца своего». Оставшихся в живых воинов из отряда Евпатия отпускают невредимыми с телом героя. Нападение Евпатиевой дружины на врага — отмщение за разорение Рязани и за погибших рязанцев.

Вслед за эпизодом о Евпатии рассказывается о приезде из Чернигова в Рязань единственного (согласно «Повести») оставшегося в живых рязанского князя Ингваря Ингоревича
При виде страшного разорения Рязани и гибели всех близких людей Ингвар Ингоревич, «жалостно возкричаша, яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи». Его отчаяние столь велико, что он падает на землю, «яко мертв». Ингварь Ингоревич погребает останки погибших и оплакивает их. Плач Ингваря Ингоревича и образами, и фразеологией сближается с народными причитаниями. Автор «Повести» широко использовал в своем произведении устные эпические предания о нашествии Батыя на Рязань. Наиболее заметна эпическая основа в рассказе об Евпатии Коловрате. В науке существует мнение, что эпизод об Евпатии — вставка в литературный текст эпической песни об Евпатии Коловрате. Но и рассказ об Евпатии, и рассказ о судьбе князя Федору, его жены и сына в составе «Повести» являются органичными частями, цельного, единого повествования. И все эти части крепко объединены единой идеей, идеей беззаветной, мужественной защиты родины от нашествия врага, единой мыслью: «Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти». Этот основной смысл «Повести» делал ее повествованием о героизме и величии человеческого духа.

В конце «Повести» следовала «Похвала роду рязанских князей»:
«Сии бо государи... бяше (были) родом христолюбивый, братолюбивый, лицем красны (красивы), очима светлы, взором грозны, паче меры храбры, сердцем легкы, к бояром ласковы, к приеждим (гостям) приветливы, к церквам прилежны, на пированье тщывы (щедры), до осподарьских потех (государских забав — охота) охочи, ратному делу велми искусны, к братье своей и ко их посолником величавы. Мужествен ум имеяше, в правде-истине пребываста, чистоту душевную и телесную без порока соблюдаете...» В «Похвале роду рязанских князей», где подчеркивались человеческие, духовные, государственные достоинства, представал идеальный образ русских князей, и воплощением этого идеала были погибшие рязанские князья.

«Похвала» особо выделяется своим литературно-словесным мастерством
Это писательское мастерство может быть отмечено и в остальных частях произведения. Литературный характер «Повести» проявляется и, в том, что в ней сочетаются фольклорно-литературные жанры славы и плача. Сочетание в едином произведении этих двух жанров присуще только литературным памятникам. Такое объединение славы и плача характерно для ряда наиболее замечательных памятников древнерусской литературы: «Слова о полку Игореве», «Похвалы Роману Мстиславичу Галицкому», «Слова о погибели Русской земли».

«Повесть о разорении Рязани Батыем» — один из шедевров древнерусской литературы
Описание нашествия Батыя на Рязань носит сюжетный характер. Читатель с напряженным вниманием следит за развитием событий. Он сопереживает трагичности происходящего и героической самоотверженности рязанцев. «Повесть» проникнута глубоким патриотизмом, и это не могло не волновать древнерусских читателей. Патриотизм «Повести» близок и понятен читателям и нового времени. Художественная сила «Повести» заключена в той искренности, с какой автор описывает героизм рязанцев, в том сочувствии, с каким он рассказывает о бедах Рязанской земли. «Повесть» отличается высоким литературным совершенством. Это, в частности, проявилось в том, что автор сумел объединить в едином, цельном повествовании героического характера устно-эпические по своему происхождению эпизоды и мотивы с высокой книжной культурой.

«Житие Александра Невского». Идея защиты родины. Образ Александра Невского – полководца и государственного деятеля
«Житие Александра Невского», написанное вскоре после смерти князя (ум. в 1263 г.), создает идеальный образ правителя, защитника своего отечества от военных и идеологических посягательств внешних врагов. Оно не укладывается в каноны житийной литературы, и это понимали древнерусские книжники, внесшие его прежде всего в состав летописей (первая редакция жития вошла в состав Лаврентьевской и Второй Псковской летописей), и только в XVI в. оно вошло в «Великие Четьи-Минеи» Макария и «Пролог».

«Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра»
рассказ о жизни, главным содержанием которой явились подвиги «храбрости». Основу жития Александра Невского составляют две воинские повести о битве на Неве и на Чудском озере. Врагом Русской земли выступает в житии «король части Римьскыя от полунощныя страны»; тем самым автор подчеркивает, что русскому православному князю предстоит вступить в борьбу с римско-католическим западным миром, ставящим целью захват «земли Александровой».

«Разгореся сердцем», Александр укрепляет свой дух молитвой, поступая, как подобает благочестивому князю
Он обвиняет врага в нарушении заповеди божией, повелевающей «жити не преступающе в чюжую часть». Уверенный в правоте своей борьбы, Александр воодушевляет войска и с «малой дружиной» устремляется на врагов. В бой он идет с верой «к святыма мученикома Борису и Глебу». Так мотивируется в житии видение старейшины земли Ижорской Пелгуя: на утренней заре он видит плывущих в насаде Бориса и Глеба, спешащих на помощь «сроднику своему князю Александру».

Подробно описывается в житии ход сражения 15 июля 1240 г., большое внимание уделяется подвигам Александра и его храбрым «шести мужам» — богатырским ратникам
Сам Александр проявляет необычайное мужество и бесстрашие в бою, он «возложи печать на лицы шведского короля острым своим копией». Мужеством и храбростью отличались «мужи» Александровы: Гаврило Алексич по единой доске въехал на коне на вражеский корабль и избил бесчисленное множество врагов, его столкнули в воду, но он выплыл; молодой новогородец Савва подрубил столб златоверхого шатра шведского короля, и падение шатра вызвало ликование в русском стане; Ратмир в пешем строю мужественно бился с врагами и скончался от ран на поле боя; Сбыслав Якунович рубился с врагами «единым топорном, не имеяша страха в сердце своем». Ловчий князя Яков Полочанин наехал с мечом на полк. Миша в пешем бою с дружиной «погуби три корабли римлян». При этом сообщается, что о подвигах этих славных «мужей» автор слышал от «своего господина» Александра Ярославича.

Битва на Чудском озере с немецкими рыцарями 5 апреля 1242 г. изображена в традиционной стилистической манере воинских повестей:
«Бе же тогда субота въсходящю солнцю, и съступишася обои. И бысть сеча зла и труск от копий ломления и звук от сечения мечнаго, яко же и озеру померзъшю двигнутися; и не бе видети леду: покры бо ся кровию». Ссылаясь на «самовидца», автор жития говорит о помощи Александру небесного полка. На самом деле Александр в этой битве проявил незаурядный полководческий талант, разгадав тактический замысел врагов. Князь возвращается в Псков, ведя подле коней пленных, «иже именують себе божий ритори».

Победа приносит Александру, подчеркивает житие, всемирную славу:
«Инача слыти имя его по всем странам и до моря Египетьскаго и до гор Араратьскых и обону страну моря Варяжьскаго и до великого Риму». О других воинских подвигах Александра житие сообщает кратко: «единым выездом» он побеждает 7 ратей «языка Литовъскаго». Александру Батый воздает честь, то по отношению к его меньшому брату проявляет гнев. Причины гнева автор не указывает и лишь отмечает, что его проявлением было пленение Суздальской земли ордынским воеводой Неврюем. Это дает повод автору жития прославить Александра — идеального правителя, который «церкви въздвигну, грады испольни, люди распуженыа собра в домы своя».

Прославлению Александра — защитника православия — посвящен в житии рассказ о приходе на Русь папских послов
Александр отвергает их предложение принять католичество, и в этом автор жития видит торжество национальной политики русского князя. Лаконично сообщает житие о насилиях врага и вторичном хождении князя в Орду, дабы «отмолити людии и от беды тоя», т. е. от участия русских воинов в походах татарских войск. Завершается житие сказанием о смерти Александра (он был отравлен в Орде) в Городце и его погребении во Владимире. Народ оплакивает любимого князя.

Характерной особенностью жития является постоянное присутствие автора-рассказчика
Он спешит заявить о своем смирении во вступлении к житию. Сам он «самовидец... возраста его», «домочадец», об Александре он также слышал «от отець своих». Его присутствие постоянно ощущается в отборе и интерпретации материала. Александр в изображении автора является средоточием лучших качеств прославленных героев ветхозаветной истории: красота лица его подобна красоте Иосифа, сила — часть силы Самсона, премудрость — Соломона, а храбрость — римского царя Веспассиана.

Так с помощью ретроспективной исторической аналогии житие прославляет красоту, силу, мудрость и храбрость Александра
Интересно, что среди этих качеств не нашлось места христианским добродетелям — кротости и смирению. Таким образом, «Житие Александра Невского» обнаруживает тесную связь, как с агиографической литературой, так и с воинскими повестями. Его автором был житель Галицко-Волынской Руси, переселившийся вместе с митрополитом Кириллом III во Владимир. Исследователи установили связь стиля жития с Галицкой летописью, «Девгениевым деянием», «Историей Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Сказанием о Борисе и Глебе» и паремийным чтением. «Житие Александра Невского» становится образцом позднейших княжеских жизнеописаний, в частности жития Дмитрия Донского.