Презентация - Литература периода расцвета Киевской Руси (вторая половина xi — xii в.)

ЛИТЕРАТУРА ПЕРИОДА РАСЦВЕТА КИЕВСКОЙ РУСИ (вторая половина XI — XII в.)
Н.В.Бухлова, ст. преподаватель кафедры общественно-гуманитарных дисциплин и методики их преподавания ДонРИДПО

Культурный расцвет Киевской Руси подготовлен был всем предшествовавшим развитием культуры восточных славян
Об этом свидетельствуют памятники материальной культуры, начиная еще с VI в., но быстрому росту её содействовало приобщение Руси к христианству. Одновременно с принятием новой религии на Руси заведено было школьное обучение. Летопись сообщает о том, что Владимир после возвращения из Греции в Киев «нача поимати у нарочитые чади дети и даяти нача на учение книжное». «Учение книжное» получило дальнейшее развитие при Ярославе Мудром, великом книголюбе, организаторе школы в Новгороде для трехсот детей. Только допустив, что в Киевской Руси широко было поставлено школьное дело, можно понять, каким образом в очень короткий срок, всего через несколько десятилетий после принятия христианства, на Руси возникли такие замечательные литературные памятники, как древнейший летописный свод или «Слово о законе и благодати» священника, впоследствии митрополита Илариона.
Древнерусские церковные школы

Понимание высокого значения письменного слова, книги отразилось в древнерусской литературе
В «Повести временных лет» в статье под 988 годом в сознании автора нераздельно связаны Крещение Руси и учение книжное. Они - свидетельство Божьего промышления о Руси и рассматривались как пути ее устроения Богом: «Посылал он (Владимир) собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное... Когда отданы были в учение книжное, то тем самым сбылось на Руси пророчество, гласившее: "В те дни услышат глухие слова книжные, и ясен будет язык косноязычных". Не слышали они раньше учения книжного, но по божьему устроению и по милости своей помиловал их Бог».

Летописание на Руси возникло из потребности раннефеодального государства иметь свою письменную историю и было связано с ростом национального самосознания русского народа
Летописи являлись историческим документом государственного значения, включающим договорные грамоты, завещания князей, постановления феодальных съездов и т. п. Фиксируя наиболее значительные вехи исторического развития древнерусского государства, летописец отстаивал мысль о его политической, религиозной и культурной независимости, изображал историю Руси как часть мирового исторического процесса.

Среди жанров древнерусской литературы летопись занимает центральное место. Развивался этот жанр в течение восьми веков (XI—XVIII вв.)
Дошедшие до нас летописи были изданы Академией наук под общим названием «Полное собрание русских летописей», первый том которого вышел в 1841 г. Ни одна европейская литература не обладала таким количеством летописей. В основе всего древнерусского летописания лежит «Повесть временных лет», остальные летописи к ней примыкают.

Когда и где началось русское летописание?
Есть основания полагать, что в первой половине XI в., в Киеве и Новгороде. На вопрос о том, кто занимался летописанием, ответить труднее, чем кажется. Дело в том, что летописцы, за немногими исключениями, не имели обычая указывать свои имена. Решая этот вопрос, приходится опираться на косвенные данные — на содержание летописи. Преимущественно, но не всегда летописанием занимались монахи, специально к этому делу приставленные и прошедшие выучку под руководством старших мастеров этого дела. Составлялись летописи иногда по поручению князя, игумена или епископа, иногда по личной инициативе.

Летописи ‑ центральный жанр оригинальной древнерусской литературы
В них излагается история Древней Руси. Древнерусские летописи ‑ синтез религиозного, духовного понимания истории Древней Руси и ее конкретного земного воплощения в судьбе государства. Структура русских летописей обусловлена хронологическим принципом изложения материала. Летопись фиксирует события, которые произошли в тот или иной конкретный год, что и дало название древнейшему реально дошедшему до нас летописному своду «Повести временных лет ...». Тема государственного устроения, собирания Руси и различных населяющих ее племен и народов в единое духовное целое, «откуда есть и пошла русская земля», тесно сплетается с темой ее христианизации. Само время становится организующим принципом при изложении древнерусской истории тогда, когда ее судьбы, так или иначе, сплетаются с судьбами христианского мира.

Развитие летописания в Древней Руси можно представить следующим образом:
записи об отдельных событиях, происходивших в стране, записывались на память различными лицами, эта работа велась и при отдельных церквах и особенно монастырях. Со временем книжники собирали обильный материал, который они сводили в цельный сплошной погодный рассказ о всей земле, добавляя к нему сообщения о современных событиях и сокращая те, которые на взгляд составителя свода утратили свое значение. Цельность разнородным и разновременным фактам и известиям, из которых формировался свод, придавала его хронологическая основа. Авторы изначально стремились не зафиксировать современные события, а восстановить весь ход русской истории.

Как христианское государство Русь находит себя во всемирной истории, и поэтому древнейшая русская летопись начинается с библейских рассказов о расселении народов после потопа и о вавилонском столпотворении.
В этом факте проявляется особенность историософских взглядов древнерусских летописцев в осмыслении своего прошлого и настоящего. Начиная летопись не с традиционного «от сотворения мира» или «от Адама», древнерусские авторы фиксировали внимание на двух краеугольных проблемах: удела, места на земле, данного славянам Богом, и языка, в котором сфокусированы их исторические судьбы. Летописи в большинстве случаев являются «сводами» или компиляциями, то есть сборниками разнородного по происхождению материала (на это указывали еще исследователи XIX века, предшественники А.А.Шахматова ‑ П.М. Строев и К.Н. Бестужев-Рюмин). Они включали в себя, помимо текста, принадлежащего самому летописцу, тексты предшествовавших летописей, заимствования из переводных хроник, различные документы и произведения (повести, жития святых и т. д.).

Художественная стихия летописи сплавляла все факты в единое целое, созерцая их духовно
Единая фабула ‑ русская земля ‑ вплеталась во всемирную фабулу - история человечества, - которая отдавалась в каждой отдельной человеческой судьбе, так как за всем этим стояла одна тема - тема борьбы добра и зла в душе человека. Летописцы могли переработать и изменить что-то в труде предшественника, проводя свой взгляд и свое суждение о том или ином историческом моменте, на их интерпретацию влияла и данная политическая ситуация. В соответствии с ней опускались малозначительные или не вписывавшиеся в нее факты, подбирались извлечения из новых источников.

Древнейшим летописным сводом, дошедшим до наших дней, является созданная предположительно в 1113 году «Повесть временных лет» (далее ПВЛ).
История древнейшего летописания выглядит следующим образом. Предполагается, что летописание как жанр возникло в годы правления князя Ярослава Мудрого. С этого времени устные исторические предания, а с появлением письменности и отдельные записи о тех или иных исторических событиях принимают системный характер и подчиняются определенной духовной и политической тенденции, обусловленной историческими обстоятельствами. Возникновение летописания тесно связано с Крещением Руси, распространением в ней христианства и взаимоотношениями Руси и Византии. Именно с этими темами связаны древнейшие наслоения в «ПВЛ», вобравшей в себя различные интерпретации одного и того же события.
Повесть временных лет

В годы правления Ярослава Мудрого христианство осознается как духовная сила, соединившая разрозненные славянские племена в единый народ
Она легла в основании древнерусской государственности, связав ее возникновение с общим ходом всемирной истории, направляемой единым стремлением всех равноправных христианских народов исполнить в своей жизни евангельский идеал. Понимание своего равенства среди других народов перед Богом вело к росту духовного и исторического самосознания. Все это нашло свое отражение в блестящих произведениях эпохи Ярослава Мудрого. Они стремились собрать воедино все, что было связано с Крещением Руси и жизнью первых христиан-мучеников, подвижников веры, благоверных князей.

Записывались все предания и свидетельства, соприкасавшиеся с фактом Крещения Руси и деятельностью равноапостольного князя Владимира, подобного в своем духовном подвиге Константину Великому
Д. С. Лихачев предположил, что на этой основе был составлен свод преданий о распространении христианства на Руси. Он состоял из шести сказаний: о крещении и кончине княгини Ольги, о варягах-мучениках, о крещении Руси Владимиром, о Борисе и Глебе и похвалы Ярославу Мудрому. Ее отражение можно найти в «Повести временных лет» в статье под 1037 годом. Сама статья была законченным и содержательным сообщением о торжестве христианства на Руси, о возникновении новых монастырей, закладке и постройке многочисленных церквей, которые становились центрами, где создавались, собирались, переводились, переписывались и распространялись памятники письменности

Самим книгам посвящено пространное слово, в котором отдается дань их роли и значению в жизни человечества:
«Это ведь – реки, напояющие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они – узда воздержания. Велика есть мудрость; ведь и Соломон, прославляя ее, говорил: "Я, премудрость, вселила свет и разум, и смысл я призвала. Страх Господень... Мои советы, моя мудрость, мое утверждение, моя сила. Мною цесари царствуют, а сильные узаконяют правду. Мною вельможи величаются и мучители управляют землею. Любящих меня люблю, ищущие меня найдут благодать". Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами. Тот, кто читает пророческие беседы, и евангельские и апостольские поучения, и жития святых отцов, получает душе великую пользу».

Никон ввел в летопись «завещание Ярослава» под 1054 годом, определяющее характер взаимоотношений между князьями:
«...имейте любовь между собой, потому что вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата»

Тема братолюбия как той основы, на которой зиждется русская земля, становится центральной в летописи
Любовь к Богу невозможна без любви к ближнему - эта мысль пронизывает повествование о жизни древнерусского государства. Ненависть и вражда подтачивают его мощь и ведут к гибели. Во всем должна быть любовь, она организующий центр древнерусской государственности.

«Повесть временных лет» – произведение, над созданием которого трудилось не одно поколение русских летописцев, это памятник коллективного творчества.
Вначале, в первой половине 40-х гг. XI в., был составлен комплекс статей, который академик Д.С. Лихачёв предложил назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси». В него входили рассказы о крещении и кончине княгини Ольги, сказание о первых русских мучениках – варягах-христианах, сказание о крещении Руси, сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому.

Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона
Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград, так называемую «варяжскую легенду», согласно которой киевские князья ведут свой род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратились междоусобные распри славян. Включение этой легенды в летопись имело свой смысл: Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому – наследнику и потомку Рюрика.

Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А.А. Шахматов предложил назвать «Начальным»
Составитель этого свода продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, за то, что они не заботятся об обороне Русской земли.

В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан монахом Киево-Печерского монастыря Нестором
Летописец не только изложил события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработал рассказ о начале Руси – «откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити». Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя – Симом, Хамом и Афетом. Восток достался Симу, юг – Хаму, север и запад – Афету. После вавилонского столпотворения бог разделил единый народ на 70 и 2 «языка» (народа) и рассеял их по лицу земли: сыновья Сима направились в «восточные страны»; сыновья Хама – в страны «полуденьные» (на юг); сыновья Афета – на запад и в «полунощные страны». Среди этих народов были и славяне.

В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан монахом Киево-Печерского монастыря Нестором.
Нестор рассказывает о происхождении славянских племен, об их расселении и взаимоотношениях друг с другом. Осевшие на русской земле племена занимали принадлежавшую им территорию уже в I в. н. э. Сначала славяне жили мирно, но потом стали ссориться между собой и в конце концов утратили свою независимость: напали на них чужеземцы и потребовали дани. И тогда славяне, чтобы прекратить усобицы, призвали на Русь варягов – трех братьев – Рюрика, Синеуса и Трувора. В борьбе за независимость Русской земли Рюриковичи восстановили её исконное единство, обеспечив «мир» и «тишину». К X столетию Русское государство было уже одним из сильнейших в Европе. Киев стал столицей Руси, и все удельные князья должны были подчиняться великому киевскому князю.
Рюрик, Синеус и Трувор

Нестор выступает в своем труде как исследователь-историк
На основании изучения различных исторических источников он вычисляет точные даты тех или иных событий, пытается истолковать значение слова «Русь», включает в летопись тексты договоров русских с греками. Народность видения истории Нестором сказалась в том, что в «Повесть временных лет» он вводит предания, противоречащие официальной точке зрения на историю страны как историю княжеских деяний. Это рассказы, воспевающие народную мудрость, отвагу и патриотизм (сказание о белгородском киселе, сказание о юноше-кожемяке). Данную редакцию «Повести...» (1113 г.) мы называем первой.

Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «ПВЛ» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром
В этой (второй) редакции была изменена трактовка событий 1093–1113гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст «ПВЛ» был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского, ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия. Наконец, в 1118 г. «ПВЛ» подверглась еще одной переработке, осуществлённой по указанию князя Мстислава – сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести...» мы называем третьей.

Жанровый состав «Повести временных лет»

Простейшей и древнейшей формой летописного повествования была погодная запись, которая регистрировала единичные факты истории
Её основные черты – документальная точность, предельный лаконизм, отсутствие эмоциональной окрашенности и авторского комментария. Сообщение вводилось в летописное повествование с помощью традиционных формул: «В год 6415 (907). Пошел Олег на греков...»; «В год 6495 (987). Созвал Владимир бояр своих и старцев...»; «В год 6500 (992). Пошел Владимир на хорватов...» и т. п. Обращает на себя внимание структура этих записей: на первое место, как правило, ставится глагол, который подчеркивает значимость действия.

Устно-поэтическое происхождение ряда летописных сказаний «ПВЛ» не подлежит сомнению
Таковы предания об основании Киева, о призвании князей, о взятии Олегом Царьграда, о смерти Ольги, о походах Игоря на Грецию, о смерти Игоря и мести Ольги древлянам, о князе Святославе, о Владимире и пр. Олег у летописца с легкостью, типичной для сказочного героя, преодолевает все препятствия на своем пути: он без боя берет Смоленск, Любеч, овладевает Киевом; идет на Царьград и побеждает греков хитростью (к ладьям он приказал приделать колеса и так, на колесах, въехал в Царь-град), заставив их уплатить ему огромную дань. Мудрый и вещий, он не пьет вина, отравленного греками; наконец, умирает, как и многие другие сказочные герои, неожиданно, в расцвете сил, согласно «вещему» прорицанию – от укуса змеи. Это наказание за то, что Олег возомнил себя непобедимым врагами и самой судьбой, посмеявшись над предсказанием волхвов и укоривши их: «Не право говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». Конь, согласно древним верованиям славян, – священное животное, помощник и друг человека, оберег. Наступив на череп любимого коня ногой, Олег обрек себя на «злую» смерть, смерть-наказание.

«Повести временных лет» летописец предпослал небольшой рассказ о происхождении Русской земли. Рассказ этот — наименее оригинальная часть «ПВЛ»
Уже давно установлена его текстуальная зависимость от византийских хроник. Заимствован, однако, не только текст в начале рассказа, заимствована и лежащая в основе всего рассказа концепция. Летописец, излагая известные ему предания о начале Русской земли, следовал уже готовой историографической схеме, подсказанной ему теми же хрониками. Рассказ начинается с изложения предания о разделении Ноем после потопа земли между своими тремя сыновьями — Симом, Хамом и Афетом. Восток достался Симу, юг — Хаму, «полунощныя страны и западныя» — Афету. После вавилонского столпотворения бог разделил единый народ на 70 и 2 «языка» (народа) и рассеял их по лицу земли: сыновья Сима направились в «восточные страны»; сыновья Хама — в страны «полуденьныя» (на юг) ; сыновья Афета — на запад и в «полунощныя страны». Среди этих народов были славяне. «От племени Афетова» они направились в Иллирию, откуда переселились на побережье Дуная. Здесь они стали постепенно расселяться и распадаться на самостоятельные славянские племена.

К рассказу о происхождении русского народа примыкает рассказ о Русской земле до образования державы Рюриковичей.
Осевшие на Русской земле племена занимали принадлежащую им ныне территорию уже в I в. н. э. Жили русские племена каждое «особе», соблюдая «обычаи свои и закон отець своих и преданья,— кождо свой нрав»; имели своих местных князей. Сперва жили мирно, но потом стали обижать друг друга; в конце концов почти все они утратили независимость: напали на них чужеземцы и потребовали дани — земля Русская принуждена была подчиниться насилию. Стали платить дань хозарам и варягам. В 862 г. северные русские и нерусские племена изгнали варягов за море, не давали им дани и «почаша сами в собе володети».

Однако эти племена не сумели установить у себя «наряда»: начались междоусобицы, стали они воевать друг с другом
Тогда словене, чюдь и кривичи призвали к себе на княженье трех братьев от варяжского племени русь — Рюрика, Синеуса и Трувора. Рюрик сел в Новгороде, Синеус — на Беле-озере, Трувор—- в Изборске.

«Предыстория» Русской земли закончилась, началась, по концепции летописца, ее история: возникла новая династия русских князей, единая для всей Руси
Варяжское, неславянское происхождение этой династии летописца не смущало. Для него было существенно только то, что династия эта — исконно княжеского рода. Но этот вопрос стал беспокоить историков начиная с XVII в. В 1674 г. в Киеве был издан «Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев, о начале словяно-российского народа...» , в котором варяги были объявлены словенами. По летописцу, историческая миссия Рюриковичей заключалась прежде всего в том, чтобы освободить русские племена от чужеземного гнета. Рюриковичи в первую очередь занялись хазарами: Олег в 884 и 885 гг. освободил от хазарского ига северян и радимичей; Святослав в 964 г. — вятичей; поляне были освобождены уже в 862 г. Аскольдом и Диром, боярами Рюрика.

Одновременно Рюриковичи поставили себе задачу — объединение Русской земли под своей властью, что и было ими выполнено в масштабах, превзошедших самые смелые ожидания:
Рюрик за семнадцать лет своего княжения успел подчинить своей власти почти всю северную окраину Русской земли; Олег покорил Смоленск, Любеч и, видимо, Чернигов, даже сама «мать городов русских» — Киев покорился ему. Политическое объединение Русской земли завершили Владимир и Ярослав. В борьбе за независимость Русской земли Рюриковичи восстановили ее исконное единство; чтобы показать это, летописец и предпослал своему изложению рассказ о происхождении русского народа; Рюриковичи дали Русской земле «наряд», они положили конец межплеменной «усобице», обеспечив Русской земле «мир» и «тишину».

Когда летописец писал свою «ПВЛ», эта Русская земля была уже в прошлом: старая, дофеодальная Русь уступила свое место новой — феодальной
С недоумением, горечью и тревогой присматривался летописец к тому, как рушились дорогие ему устои старого политического порядка, как губили Русь феодальные войны, как нависала над страной половецкая опасность. Все это наводило летописца на самые печальные размышления; казалось, что «отцы» и «деды» трудились напрасно. Политическая программа летописца сводится по существу к одной идее: необходимо предотвратить грозящую Русской земле катастрофу, восстановить былое самовластье старейшего в роде киевского князя, любой ценой предохранить от распада, пока еще не поздно, политическое единство Русской земли.

Задачу эту должны взять на себя князья, которые своими усобицами расшатали это единство
Они добьются этого, если будут жить, как раньше, по старинке, в мире и любви, если всегда будут помогать друг другу и Русской земле. Основную свою надежду летописец возлагал на нравственное перевоспитание князей. Политическая программа летописца делает невероятным утверждение, что «ПВЛ» была написана по настоянию Владимира Мономаха. Невероятным кажется, что в «политической канцелярии» Мономаха и по его заказу могла быть составлена эта летопись: до такой степени по своему содержанию, по своим политическим симпатиям и антипатиям, по всему своему политическому мировоззрению не соответствует она задачам «княжеской», официозной историографии.

Решительному пересмотру подлежит и самый образ летописца, утвердившийся в нашей науке, — многоопытного литератора, чиновника «политической канцелярии» князя, послушного исполнителя его поручений по части идеологической «обработки» общественного мнения
Действительный летописец ничего общего с ним не имеет; он неизмеримо проще, не так хитер, он гораздо ближе к пушкинскому Пимену; «не мудрствуя лукаво», правдиво описал он все, что знал, что считал необходимым рассказать; в политической борьбе того времени он занимал свою независимую позицию. Это, несомненно, монах Печерского монастыря, самого демократического в Киеве по составу братии. Он написал свою «ПВЛ» по собственной инициативе — как выразитель общественного мнения, мнения земли Русской, без чьего-либо наказа.

В «ПВЛ» почти каждый рассказ начинается с «голой» регистрации фактов:
«Иде Олег на грекы, Игоря оставив Киеве. ..» , «Иде Володимер свой на Корсунь, град гречьский...» и т. д. «ПВЛ» напоминает современный приключенческий фильм: действие в разгаре, герои мечутся, но зачем и почему — неясно, если попадаешь на него не в начале, а когда действие уже развернулось. Этот способ изложения находит свою параллель и в языке «ПВЛ», где наблюдаем почти полное отсутствие пояснительных союзов, выражающих причинные связи, и где чередование простых предложений, чаще всего связанных союзом «и», — основной закон синтаксической организации речи.

Погодный принцип повествования привел в результате к тому, что мир, и без того дробный в сознании летописца, в его изображении стал еще более дробным
Прошлое предстало как простой ряд единичных фактов; каждый элемент этого ряда принял характерную для летописца форму фрагмента. Погодный принцип композиции вывел на поверхность летописного повествования его порою глубокие внутренние противоречия. Противоречие закономерно возникало каждый раз, когда фрагменты одного повествовательного ряда получали у летописца неодинаковую оценку: «зло» одного фрагмента повествования могло стать у летописца «добром» в другом фрагменте того же ряда, — но только в свое время и никогда одновременно.

Фрагментарность и связанная с нею порою внутренняя противоречивость летописного повествования — особенности, определяющие всю структуру «ПВЛ» как памятника литературы.
Решающую роль в конкретном литературном оформлении летописного повествования сыграли две традиции: народно-эпическая и агиографическая. Обе эти традиции и определили стилистический строй повествования. Народно-эпический план рассказа — система повествования, характеризующаяся своими, только ей присущими традиционными особенностями художественного изображения. Отрицательный герой, попадая в этот план, обычно приобретал у летописца черты, сближающие его с эпическими великанами или чудовищами; положительный герой приобретал характер эпического богатыря.

Летописные биографии Олега и Святослава — единственные в «ПВЛ» биографии, последовательно выдержанные в эпическом плане
Олег у летописца всех побеждает, никто не оказывает ему сопротивления, он мудрый и «вещий». Биография Святослава напоминает биографию Олега: Святослав прежде всего воин; он тоже с легкостью побеждает всех врагов своих, с презрением отворачивается от «злата» и драгоценных тканей, принимает в дар только оружие. В агиографическом плане более или менее последовательно от начала до конца выдержаны биографии Бориса и Глеба, Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха, Святополка Окаянного и Олега Святославича. Эти биографии приобретают характер житий.

Типичные примеры народных преданий – сказания о юноше-кожемяке (под 992 г.) и о белгородском киселе (под 997 г.)
Народная тенденция сказания о кожемяке легко обнаруживается при анализе его содержания. Ремесленник-кожемяка посрамляет профессиональную дружину князя и спасает Русь от набега печенегов. Он совершает подвиг, которого не мог совершить никто из дружинников князя Владимира. Признаки устного происхождения летописного сказания о кожемяке очень явственны: это поиски поединщика; затруднение Владимира (Владимир «тужит», что не может противопоставить печенежскому богатырю своего); появление старика, рассказывающего Владимиру о своем меньшом сыне, невзрачном на вид, но очень сильном (ср. с Иванушкой-дурачком из русских народных сказок); борьба с богатырем, победа меньшого сына и пожалование его. Об устном происхождении этого сказания говорит и этимология названия города «Переяславль»: он назван так будто бы в честь того, что юноша-кожемяка «перенял славу» у печенежского богатыря в поединке.

«Сказание о белгородском киселе» представляет собой рассказ о чудесном избавлении жителей Белгорода от осады
Шла «беспрерывная великая война» русского народа и печенегов. Князь Владимир отправился в Новгород за подмогой – просить северных братьев-князей выделить ему войско для борьбы с проклятыми кочевниками. Узнав о том, что Белгород оказался без защиты, печенеги тут же взяли его в осаду. Печенегов было великое множество, и они надежно контролировали малейшие подступы к Белгороду – «и затянулась осада города, и был сильный голод». Когда у местных жителей истощились все запасы провизии, они собрались на площади и стали совещаться. На народном вече было принято решение сдаться печенегам: помощи от князя нет и не предвидится, люди умирают от голода, и нужно хоть как-то спасаться. Узнав о решении собрания, один убеленный сединами старец попросил старейшин потерпеть еще три дня и делать все в точности так, как он велит. Старец попросил народ собрать «хоть по горсти овса, пшеницы или отрубей», приготовить болтушку и поставить ее на дно глубокого колодца. Также старец повелел выкопать еще один колодец, и поставить на дно кадь со сладкой медовой сытой.

На следующий день горожане по совету старца предложили печенегам несколько своих людей в качестве заложников. В обмен же предложили зайти в город и посмотреть на обстановку. Печенеги обрадовались: они думали, что изможденные голодом белгородцы решили им сдаться. Горожане показали своим врагам, что им не страшна никакая осада, поскольку их кормит родная матушка-земля. Они показали удивленным печенегам, как из земли они черпали ведрами густой кисель и сладкий мед. Белгородцы угостили печенегов этими яствами, и те поняли, что никогда им не удастся захватить город. Они «поднялись и пошли от города восвояси». Старинное сказание учит любить свою землю, свой народ и никогда не опускать руки даже в самых сложных жизненных ситуациях. Белгородцы были близки к поражению, но природная смекалка позволила им не только спастись от голода, но и избавиться от врагов.

Таким образом, «Повесть временных лет» – это памятник, заключающий в себе произведения разного времени, разных авторов, имеющие разные источники и политическую направленность, отличающиеся по жанру и стилю. Объединяет их общность исторической тематики, хронологический принцип организации материала. Основные идеи «Повести...» – мысль о независимости Руси, утверждение идеи превосходства христианства над язычеством, неотторжимости русской истории от всеобщей, призыв к единству действий князей, духовному единению русского народа.

Красноречие — область творчества, характерная для древнейшего периода развития русской литературы
«Золотой век» древнерусского красноречия — XII век, уже в XIII —XIV вв. этот род литературы приходит в упадок и скоро почти совершенно исчезает из литературного обихода; в конце XVII и в начале XVIII в., в Петровскую эпоху, были попытки возродить этот род творчества — вспомним деятельность С. Яворского, Г.  Бужинского, Ф. Прокоповича, но попытки эти прочного результата не дали: временный расцвет красноречия сменился полным и на этот раз окончательным упадком его; уже во второй половине XVIII в. красноречие замыкается в узкой сфере церковной проповеди, надолго, если не навсегда, покидая литературу.

Все дошедшие до нас памятники церковного и светского красноречия Киевской Руси по содержанию своему и по форме четко делятся на два разряда:
Оба разряда резко отличаются друг от друга не только по содержанию и форме, но и по объему, даже по языку.

Красноречие дидактическое
Красноречие дидактическое обычно преследовало чисто практические цели непосредственного назидания, информации, полемики. В литературном обиходе древней Руси произведения этого типа обычно обозначались терминами «поучение» или «беседа»; оба термина удачно характеризуют природу памятников красноречия этого типа — в какой-то степени даже их содержание. Поучения или беседы обычно невелики по объему, часто лишены каких-либо риторических украшений, писались или произносились на общедоступном, почти живом, разговорном древнерусском языке

Красноречие эпидиктическое (торжественное)
Эпидиктическое красноречие никогда не ставило себе узкопрактических задач — непосредственного назидания, информации или полемики по какому-либо небольшому частному, злободневному вопросу; сфера торжественного красноречия — сфера больших проблем широкого общественно-политического охвата, если не проблем, то патетической лирики. Древнерусские книжники хорошо различали этот тип красноречия; в отличие от поучений и бесед произведения этого рода они обозначали обычно термином «слово». Составлялось «слово» в строгом соответствии с «правилами», установленными литературной традицией — многовековым опытом византийского и античного эпидиктического красноречия; все здесь: композиция, стилистика, даже язык — предмет тщательной работы, шлифовки, широкое поле для творческой изобретательности или для посильного подражания классическим образцам.

Красноречие дидактическое, церковное и светское. «Поучение к братии» Луки Жидяты
«Поучение к братии» Луки Жидяты невелико по объему, всего 40—50 строк. Вслед за вступительным обращением к братии идет перечень правил поведения, которых следует придерживаться христианину (положения новой веры, обрядовые требования, моральные предписания). Составляя свой перечень правил поведения, Лука Жидята пользовался Библией: почти все его заповеди заимствованы оттуда. Изложено все это простым и притом, несомненно, древним языком. Лука хотел показать, как надо и как не надо жить: не мстить, не молвить «срамные» слова, ходить в церковь и вести себя в ней смирно, чтить старого человека и родителей своих, не клясться божьим именем, не проклинать, судить по правде, чтить князя своего, соблюдать все заповеди Евангелия. Излагая свои правила поведения, Лука несомненно обращался к еще полуязыческой аудитории, недавно принявшей новую веру, не имевшей даже самых примитивных представлений о христианстве и новой культуре.
Лука Жидята

Поучения Феодосия Печерского
Поучения (речи) Феодосия Печерского принадлежат к древнейшим памятникам дидактического красноречия Киевской Руси; краткие и безыскусственные, они и по содержанию, и по форме напоминают аналогичные поучения Феодора Студита, византийского писателя VIII — IX вв. И это не случайно. Феодосий Печерский очень ценил Феодора Студита. По инициативе Феодосия монастырь Печерский был организован по типу Студийского монастыря в Константинополе — одного из наиболее знаменитых монастырей на православном Востоке; устав Студийского монастыря стал уставом и монастыря Печерского. Феодор Студит, автор этого устава, пользовался громкой славой наиболее авторитетного знатока теории и практики монашества; неудивительно, что Феодосий Печерский старался подражать ему не только как игумен, но и как писатель.
Преподобный Феодосий Печерский

Студийский устав отличался особой суровостью и строгостью:
он требовал от каждого члена монашеской общины прежде всего полного отречения от всякой собственности, полного и безоговорочного подчинения игумену монастыря, соблюдения строжайшей дисциплины; настаивал на необходимости для каждого монаха трудиться, безропотно выполнять все поручения игумена; осуждал праздность, безделье; труд, тяжелый физический труд на поле, в монастырской поварне объявлял обязанностью каждого монаха, каждого члена монашеской общины. Феодосий Печерский приложил немало усилий к тому, чтобы воспитать братию вверенного ему Печерского монастыря в духе этого устава. Дошедшие до нас поучения Феодосия Печерского наглядно свидетельствуют об этих его усилиях.

Не грозным игуменским окриком, а убеждением старался Феодосий Печерский внушить братии свой суровый и строгий идеал иноческой жизни
«... молю вас, братия моя любимая, не забывайте о том, о чем не раз уже напоминал вам. Не для того собрал нас здесь бог, чтобы мы предавались радостям земным: не для того призвал нас сюда, чтобы мы предавались здесь праздности. Молю вас, стряхнем с себя, любимые мои, леность нашу. Вспомните день, когда впервые переступили вы ограду монастырскую. Тогда дали вы мне и богу обещание все перенести, все перетерпеть, даже поношение, уничижение последнее, даже изгнание... Почему же вы теперь обещания своего не исполняете, трудиться не любите, о суете мира сего думаете? Не раз читал я вам жития святых, вы же уши затыкаете, чтобы не слышать рассказа о мужестве их. Начнете сами читать, — едва предисловие дочитаете, — уже скучно вам становится, уже зевота одолевает вас. На молитву уста у вас крепко стиснуты, на праздные разговоры, брань и пересуды они у вас широко открыты... Когда враг у города, когда затрубит труба ратная, никто из воинов не спит: смело идут на брань, не жалея ни жены, ни детей, ни имения — что говорю: „имения!” — жизни своей не жалея. Так поступают простые воины, когда городу их угрожает опасность. Мы же, воины христовы, почему спим, когда враг у ворот?! Когда души наши в опасности?! Нехорошо это, любимые мои, недостойно...»

«Поучение» Владимира Мономаха
Владимир Мономах, с 1113 г. князь киевский, был одним из выдающихся князей своего времени. Он заслужил восторженные отзывы современников и благодарную память потомства. Особенно прославился он своей неустанной борьбой с половцами; в борьбе этой он, по выражению летописца, «много утер пота за землю Рускую», за что и получил от него имя «доброго страдальца за землю Рускую». «Поучение» Мономаха дошло до нас в единственном списке XIV в. — в Лаврентьевском списке «Повести временных лет», где оно читается под 1096 г. Список, к сожалению, дефектный. В «Поучении» недостает нескольких начальных строк; писец, видимо, списывал с очень ветхой рукописи, истлевшей по краям и в начале. «Поучение» слито с письмом Владимира Мономаха к князю Олегу Святославичу, и неясно поэтому, где кончается «Поучение», где начинается письмо. Все это очень затрудняет исследование «Поучения» Владимира Мономаха.
Поучение Владимира Мономаха книга

Когда было написано «Поучение»?
Наиболее вероятным кажется предположение (впервые высказанное еще H.М. Карамзиным в начале прошлого века), согласно которому «Поучение» свое Владимир Мономах написал незадолго до смерти, в глубокой старости — в 1124 или в 1125 г. (Умер Владимир Мономах в 1125 г.). При датировке «Поучения» решающее значение должно иметь следующее признание Мономаха в начале «Поучения»: «Сидя в санях, помыслил я в душе своей и восхвалил бога за то, что он довел меня, грешного, до этих дней». И дальше: «Если же кому писанье это не полюбится, пусть не насмеются, но так вот скажут: в далеком пути и на санях сидя, пустое молвил». В старину мертвых в церковь возили обычно на санях. Выражения «сидя в санях», «в далеком пути» в приведенном выше контексте, наверное, следует понимать только так: готовясь к дальнему пути, к смерти.

В начале «Поучения» Владимир Мономах дает сыновьям ряд моральных наставлений:
не забывайте бога, гордости не имейте в сердце и в уме, старых людей уважайте, не ленитесь, прежде чем что-либо сказать, подумайте... Здесь Мономах повторил все то, что некогда говорил ему его собственный отец, что старо, как мир, и что приличествовало сказать в такой час. В назидание сыновьям Мономах даже выписал ряд цитат из священного писания. Однако очень скоро эта морализирующая тема, заданная церковными поучениями и другими аналогичными произведениями, ему явно становится в тягость. И он ее заканчивает. Моральные наставления перерастают в политическое завещание, в урок сыновьям, как надо княжить, управлять государством.

«Поучение» переключается в автобиографию
Письмо Владимира Мономаха двоюродному брату Олегу Святославичу, вероятно, было написано в 1096 г. Повод, по которому письмо написано, необычен. Владимир Мономах пишет своему врагу, предлагая ему примирение, после того как в сражении с войсками Олега погиб его любимый сын Изяслав. Письмо старчески мудро и спокойно. Горько сожалея о смерти сына, Владимир Мономах готов все понять и все простить. Война есть война. Сын его погиб, как погибают многие в бою. «Суд пришел ему от бога, а не от тебя», — писал Мономах Олегу. Беда не в том, что погиб на поле брани еще один князь, беда в том, что княжеские распри, усобицы губят Русскую землю. Пора бы прекратить эти братоубийственные войны».

Мономах предлагает Олегу мир:
«Я тебе ни враг, ни мститель... И мир я тебе предлагаю потому, что не хочу я лиха, но добра хочу всей братии нашей и земле Русской». Замечательна в письме трогательная просьба Мономаха к Олегу прислать к нему вдову сына — сноху. «Ради бога пусти ее ко мне скорее, с первым же послом; приедет она, вместе с нею поплачу я о судьбе ее горькой; сядет она, как горлица на сухом дереве, жалуючись, а я утешусь о боге». В строках этих есть что-то от народной поэзии, что-то от песенной лирики, что-то предвещающее плач Ярославны в «Слове о полку Игореве».

СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ
Тема «Слова» - тема равноправности народов, резко противостоящая широко распространенным в средневековье теориям вселенской церкви (теориям всемирной власти императора «Священной римской империи», византийского императора или папы). Иларион указывает, что евангелием и крещением бог «все народы спас», прославляет русский народ среди народов всего мира и резко полемизирует с учением об исключительном праве на вселенское господство Нового Рима – Византии.

Композиция «Слова» трехчастная
Первая часть произведения касается основного вопроса исторических воззрений средневековья: вопроса взаимоотношения двух заветов – Ветхого и Нового – «закона» и «благодати». Взаимоотношение это рассматривается Иларионом в обычных символических схемах христианского богословия, в последовательно проведенном символическом параллелизме. Но подбор этих традиционных символических противопоставлений оригинален – Иларион создает собственную патриотическую концепцию всемирной истории. Он настойчиво выдвигает вселенский, универсальный характер христианства, Нового завета, «благодати», сравнительно с национальной ограниченностью Ветхого завета, «закона». Подзаконное состояние при Ветхом завете сопровождалось рабством, а «благодать», Новый завет – свободой. «Закон» сопоставляется с тенью, светом луны, ночным холодом; «благодать» - с солнечным сиянием, с теплотой.

Подчеркнув значение новых народов в истории христианского учения, Иларион свободно и логично переходит затем ко второй части своего «Слова», сужая тему, - к описанию распространения христианства на Русской земле.
Иларион отмечает, что Русь равноправна со всеми странами и не нуждается ни в чьей опеке. Русскому народу принадлежит будущее, принадлежит великая историческая миссия. Патриотический и полемический пафос «Слова» растет по мере того, как Иларион описывает успехи христианства среди русских.
«Слово о Законе и Благодати»

Патриотическое воодушевление Илариона достигает высшей степени напряжения в третьей части, посвященной прославлению Владимира Святославича
Органическим переходом от второй части к третьей служило изложение средневековой богословской идеи, что каждая из стран мира имела своим просветителем одного из апостолов. Есть на Руси кого хвалить, кого признавать своим просветителем. Иларион высоко ставит авторитет Русской земли среди стран мира. Он описывает военные заслуги Владимира, силу и могущество русских князей, славу Русской земли, чтобы показать, что принятие христианства могущественным Владимиром не было вынужденным, что оно было результатом свободного выбора Владимира и русского народа. Подчеркивая, что крещение Руси было личным делом князя Владимира, так как это позволяло ему соединение в нем «благоверия с властью», Иларион явно полемизирует с точкой зрения греков, приписывавших себе инициативу крещения «варварского» народа. Затем переходит к описанию личных качеств и заслуг Владимира. Патриотический пафос достигает сильнейшей степени напряжения, когда, пространно описав просветительство Владимира, новую Русь и «славный град» Киев, Иларион обращается к Владимиру с призывом восстать из гроба и посмотреть на плоды своего подвига. Далее следует заключительная часть – молитва к Владимиру, пронизанная тем же патриотическим подъемом, патриотическою мыслью.

В стиле «Слова» Иларион использует метафорические сравнения, риторические вопросы и восклицания, повторения, прибегает к ритмизации речи. Благодаря этому «Слово» исполнено ораторской патетики, пафоса. Высокое художественное мастерство обеспечило «Слову о законе и благодати» большую популярность в средневековой письменности. Оно становится образцом для книжников XII –XV веков, которые используют отдельные приемы и стилистические формулы.
"Слово о Законе и Благодати

Сочинения Кирилла Туровского
Блестящий стилист, оратор и поэт-гимнограф, Кирилл Туровский уже у современников пользовался громкой славой «второго Златоуста», «воссиявшего паче всех на Руси». Основное направление творчества Кирилла — эпидиктическое красноречие. Эпидиктические речи Кирилла нередко вплоть до XVII в. переписывались в составе сборников-антологий «Златоуст» и «Торжественник» наряду с речами знаменитейших мастеров греческого церковного красноречия — честь, которой удостаивались у нас в старину немногие авторы.
Святитель Кирилл, епископ Туровский.

В его литературном наследии центральное место занимают речи («слова»)
Ему бесспорно принадлежат: восемь речей («слов»), «Притча о слепце и хромце» (или «о душе и теле»), «Повесть о беспечном царе и его мудром советнике», «Сказание об иноческом образе», покаянный «канон» и молитвы (точное их количество в науке пока не установлено). Есть основание думать, что дошедшие до нас речи Кирилла Туровского (наиболее эффектная часть его литературного наследия) привлекали внимание современников и потомства не столько содержанием, сколько пышным великолепием своего внешнего оформления. По содержанию они были малодоступны для рядового читателя; почти все они посвящены проблематике не общественно-политической, как «Слово о законе и благодати», а философско-богословской — комментированию того или иного, обычно библейского, текста.

Литературную свою задачу Кирилл обычно определял следующими словами: «прославити» (праздник), «воспети», «возвеличити», «украсити словесы», «похвалити». В словах этих — ключ к пониманию художественной природы его речей. Они — верный знак того, что Кирилл, составляя речь, решающее значение придавал ее стилистическому оформлению. «Слова» Кирилла Туровского — произведения риторического искусства, очень сложного й тонкого, восходящего к праздничным декламациям античных софистов.

Вступлению Кирилл Туровский уделял большое внимание
Очень эффектно у Кирилла Туровского вступление к речи пятой: «Неизмерима небесная высота, не испытана глубина преисподней, неведома тайна божественного промысла. Велика и неизреченна милость божия на роде человеческом, которою помиловал нас. Того ради хвалить и петь должны мы, братья, и прославлять господа бога и спасителя нашего Иисуса Христа, не забывать чудес его великих, поведать о которых бессилен язык человеческий...»

Еще пример. Речь седьмая начинается у Кирилла Туровского так:
«Зову тебя, приди, пророк, священный Захария, начни ты речь мою от своих прорицаний — о вознесении на небеса господа бога, спасителя нашего Иисуса Христа! Приди и ты, Исайя, ты, видевший серафимов, задолго до рождества спасителя нашего предсказавший нам его рождество. Зову вас, ибо немеют уста мои от страха, дрожит трость в руках моих, когда заговорю о чудеснейшем из чудес — о вознесении бога нашего на небо к престолу отца. Начните вы, прошу вас, слово мое...»

Широкое развитие получила у Кирилла Туровского повествовательная часть речи, так называемая «диэгеза»
Приступая к повествовательной части речи, Кирилл обычно перебрасывал мост от прошедшего к настоящему, пытался сделать слушателей непосредственными свидетелями евангельского события. Он пользовался разными способами, чтобы поддержать эту иллюзию: глаголы систематически употреблял в настоящем времени, отдельные эпизоды повествования (тирады) начинал словами «днесь», «ныне», прямо приглашал слушателей в начале рассказа стать участниками излагаемого события. В результате все смещалось: далекое становилось близким, прошлое — сегодняшним днем. Иллюзия становилась почти явью, когда Кирилл в тех же целях дополнял евангельский рассказ описанием весеннего расцвета природы. Дважды весна у него выступает соучастницей евангельских событий. И в этом нет ничего неожиданного: праздники, в честь которых Кирилл составлял «слова», отмечались церковью как раз в весеннюю пору года.

Древний биограф Кирилла утверждает, что он написал целый ряд речей и посланий, где резко обличал князя Андрея Боголюбского
Из этих произведений Кирилла, имеющих общественно-политическое содержание, до нас дошло только одно, как это удалось установить в 1925 г., а именно его речь-памфлет «Притча о слепце и хромце» (или «о душе и теле»). Памфлет этот направлен против князя Андрея Боголюбского. Когда в XII в. значение Киева как политического центра Русской земли стало постепенно падать, одновременно начали возникать новые политические центры, прежде всего на северо-востоке Руси, где с каждым годом все большее и большее политическое влияние приобретало княжество Владимиро-Суздальское. В первой половине XII в. владимиро-суздальские князья еще не играли заметной роли; когда же в 1157 г., после смерти своего отца Юрия Долгорукого, на владимиро-суздальском столе сел его сын Андрей Боголюбский, положение изменилось: энергичный и предприимчивый, Андрей Боголюбский очень скоро стал едва ли не самым влиятельным на Руси князем, с мнением которого князьям южнорусского феодального союза — хотели они этого или не хотели — уже нельзя было не считаться.

Крепко осев у себя во Владимире, на северо-востоке Руси, Андрей Боголюбский и не думал о переезде в Киев даже тогда, когда представилась к тому полная возможность. Практика до тех пор была такова: как только освобождался «золотой» киевский стол, его занимал очередной кандидат, обычно старший в роде. Андрей Боголюбский — первый из князей своего рода — не стал добиваться Киева. Он рассчитывал стать «самовластием» всей Русской земли, сидя у себя во Владимире. Это был смелый и исторически прогрессивный план: Киев терял свое былое значение, на смену ему выдвигались новые, более жизнеспособные в экономическом и политическом отношениях центры.

В какой-то степени Андрей Боголюбский добился осуществления своего плана. Добился, однако, так, как мог это сделать только типичный феодал XII в.: придравшись по какому-то мелкому поводу к киевскому князю Мстиславу Изяславичу, он объявил ему войну; пошел на него походом, прямо на Киев. К Андрею присоединились некоторые южнорусские князья, недовольные Мстиславом, — черниговские Ольговичи, смоленские Ростиславичи; присоединились и половцы, которых сам Андрей пригласил принять участие в походе. Войска Андрея и его союзников подошли к Вышгороду — пригороду Киева — и стали его громить. Когда Вышгород был взят, началась осада Киева. Длилась она три дня. После кровопролитной битвы Киев был взят (8 марта 1169). Взяв Киев, Андрей Боголюбский через несколько дней вернулся к себе во Владимир, бросив разоренный и разграбленный город на произвол судьбы. Этот поступок Андрея вызвал всеобщее возмущение — прежде всего в слоях трудового народа, ремесленников города и смердов.

Памфлет Кирилла Туровского «Притча о слепце и хромце»
Это единственное из дошедших до нас произведений Кирилла, написанных им на «злобу дня», обличительный памфлет, направленный против его современников — Феодора, епископа Ростовского, и князя Андрея Боголюбского. Толкуя «Притчу», Кирилл Туровский недвусмысленно дал понять, что хромец и слепец — Андрей Боголюбский и епископ Феодор; на Феодора в тексте «Притчи» имеются прямые намеки. Выступить с обличительным памфлетом против того и другого побудило Кирилла Туровского следующее событие, взволновавшее многих: в начале 60-х годов XII в. князь Андрей Боголюбский, который уже давно тяготился зависимостью своего княжества в церковном отношении от Киева, стал добиваться юридической независимости своего епископа от киевского митрополита; он отправил посольство к константинопольскому патриарху с просьбой посвятить в епископы своей столицы — города Владимира — некоего Феодора.
Притча о слепце и хромце икона

Когда патриарх спросил Феодора, почему он вопреки обычаю решил принять посвящение в Константинополе, а не в Киеве, Феодор его обманул: сказал, что в Киеве в данный момент митрополита нет, он скончался. Вернувшись домой, Феодор — теперь уже в сане епископа — с согласия князя Андрея объявил себя автокефальным, т. е. юридически независимым от киевского митрополита. Этот его и князя Андрея поступок, это «самозванство» Феодора вызвали ожесточенную борьбу его с киевской митрополией и общественным мнением: «сепаратистская» политика князя Андрея была осуждена, а Феодор объявлен «захватчиком» святительского престола и отлучен киевским митрополитом от церкви. В борьбу эту вмешался и не мог не вмешаться Кирилл Туровский, епископ южнорусского Туровского княжества.

«Притча о слепце и хромце» дала Кириллу благодарный материал для язвительного памфлета, направленного против героев этой нашумевшей истории. Кирилл Туровский сурово осудил попытку Андрея Боголюбского отмежеваться от Русской земли, от Киева. «Притча о слепце и хромце» дала Кириллу благодарный материал для язвительного памфлета, направленного против героев этой нашумевшей истории.
Притча о слепце и хромце икона

Житийная литература. Древнейшие русские жития
Русская церковь стремилась к правовой и идеологической автономии от церкви византийской. Поэтому канонизация своих, русских святых имела принципиальное идеологическое значение. Обязательным условием канонизации святого было составление его жития, в котором бы, в частности, сообщалось о чудесах, творимых святым при жизни, или чудесах посмертных, совершающихся на месте его погребения. Естественно поэтому, что процесс канонизации русских святых потребовал создания их житий.

Древнейшим русским житием было, возможно, «Житие Антония Печерского» — монаха, первым поселившегося в пещере на берегу Днепра. Впоследствии к Антонию присоединились Никон и Феодосий, и тем самым было положено начало будущему Киево-Печерскому монастырю. «Житие Антония» до нас не дошло, но на него ссылаются составители «Киево-Печерского патерика». Во второй половине XI — начале XII в. были написаны также «Житие Феодосия Печерского» и два варианта жития Бориса и Глеба.

Житие Феодосия Печерского
«Житие Феодосия» своей композицией и основными сюжетными мотивами вполне отвечает требованиям византийского агиографического канона: в начале жития повествуется о рождении будущего святого от благочестивых родителей, о его пристрастии к учению и чтению «божественных книг». Отрок Феодосий чуждается игр со сверстниками, усердно посещает церковь, предпочитает заплатанную одежду одежде новой, в которую настойчиво одевает его мать. Став иноком, а затем и игуменом Киево-Печерского монастыря, Феодосий поражает всех своим трудолюбием, исключительным смирением. Он, как и подобает святому, творит чудеса: одолевает бесов, по молитве его пустой сусек в монастырской кладовой наполняется мукой, «светьл отрок» приносит золотую гривну в тот момент, когда братии не на что купить еду. Феодосий заранее знает день своей кончины, успевает наставить братию и попрощаться с ней; когда он умирает, князю Святополку дано увидеть «стълъп огньн, до небесе сущь над манастырьмь».

Все это свидетельствует о хорошем знакомстве Нестора с агиографическим каноном и с памятниками византийской агиографии: исследователи указывали на факты использования Нестором отдельных сюжетных мотивов из византийских житий и патериковых рассказов. И в то же время «Житие Феодосия» отличается не только художественным мастерством, но и полной самостоятельностью в трактовке отдельных образов и сюжетных коллизий: совершенно нетрадиционно изображение матери: вместо условного, этикетного образа благочестивой родительницы святого создал живой индивидуализированный портрет реальной женщины. Она была «телъм крепъка и сильна якоже и мужь», с низким, грубым голосом (если кто, не видя, лишь слышал ее, то думал, что говорит мужчина, — сообщает Нестор). Погруженная в мирские заботы, волевая, суровая, она решительно восстает против желания Феодосия посвятить себя богу. Любящая мать, она тем не менее не останавливается перед самыми крутыми мерами, чтобы подчинить сына своей воле: жестоко избивает, заковывает в «железа». Когда Феодосий тайно уходит в Киев и поселяется там в пещере вместе с Антонием и Никоном, мать хитростью и угрозами (не испытывая, видимо, особого почтения к святым старцам) пытается вернуть сына в отчий дом. И даже пострижение ее в женском монастыре воспринимается не как подвиг благочестия, а как поступок отчаявшейся женщины, для которой это единственная возможность хоть изредка видеть сына.

Нестор умеет насыщать живыми деталями и традиционные сюжетные коллизии
Вот рассказ, который должен показать читателю исключительное смирение и незлобивость Феодосия. Как-то Феодосий отправился к князю Изяславу, находившемуся где-то вдали от Киева, и задержался у него до позднего вечера. Князь приказал «нощьнааго ради посъпания» отвезти Феодосия в монастырь «на возе». Возница, увидев ветхую одежду Феодосия (в то время уже игумена), решил, что перед ним простой монах («един от убогых»), и обратился к нему с такой язвительной речью: «Чьрноризьче! Се бо ты по вься дьни пороздьн еси, аз же трудьн сый [ты всякий день свободен, а я устал]. Се не могу на кони ехати. Нъ сице сътвориве: да аз ти лягу на возе, ты же могый на кони ехати». Феодосий смиренно слезает с телеги и садится на коня, а возница укладывается спать. Всю ночь Феодосий то едет верхом, то, когда одолевает дремота, бредет рядом с конем. Рассветает, и навстречу им все чаще попадаются бояре, едущие к князю. Они с почтением кланяются Феодосию. Тогда тот советует вознице самому сесть на коня. Мало-помалу возницу охватывает тревога: он видит, с каким почтением относятся все к монаху, с которым он так грубо обошелся. У ворот монастыря братия встречает игумена земными поклонами. Возница в ужасе. Но Феодосий приказывает хорошо накормить его и отпускает, щедро одарив.

Нравоучительный и апологетический смысл рассказа бесспорен
Но живые детали придают ему такую естественность и достоверность, что в результате в центре сюжета оказывается не столько прославление добродетелей Феодосия, сколько описание постепенного «прозрения» незадачливого возницы, и это превращает нравоучительную историю в живую бытовую сценку. Таких эпизодов в житии немало; они придают повествованию сюжетную остроту и художественную убедительность.

Жития Бориса и Глеба
Создание культа Бориса и Глеба, потребовавшее написания житий, им посвященных, преследовало две цели. С одной стороны, канонизация первых русских святых поднимала церковный авторитет Руси (прежде всего перед лицом ревниво следившей за сохранением своего главенствующего положения среди православных стран Византии), свидетельствовала о том, что Русь «почтена пред богом» и удостоилась своих «святых угодников». С другой стороны, культ Бориса и Глеба имел чрезвычайно важный и актуальный политический подтекст: он «освящал» и утверждал не раз провозглашавшуюся государственную идею, согласно которой все русские князья — братья, однако это не исключает, а, напротив, предполагает обязательность «покорения» младших князей «старшим». Именно так поступили Борис и Глеб: они беспрекословно подчинились своему старшему брату Святополку, почитая его «в отца место», он же употребил во зло их братскую покорность. Поэтому имя Святополка Окаянного становится во всей древнерусской литературной традиции нарицательным обозначением злодея, а Борис и Глеб, принявшие мученический венец, объявляются святыми патронами Русской земли.

События, отразившиеся в житиях Бориса и Глеба
Согласно летописной версии, после смерти Владимира один из его сыновей — пинский (по другим сведениям — туровский) удельный князь Святополк захватил великокняжеский престол и задумал истребить своих братьев, чтобы «принять власть русскую» одному. Первой жертвой Святополка был ростовский князь Борис, которого Владимир незадолго до смерти послал со своей дружиной против печенегов. Когда к Борису пришла весть о смерти отца, «отня дружина» была готова силой добыть престол молодому князю, но Борис отказался, говоря, что не может поднять руки на старшего брата и готов почитать Святополка как отца. Дружина покидает Бориса, и он, оставшийся с небольшим отрядом своих «отроков», был убит по приказанию Святополка.

Святополк посылает гонца к муромскому князю Глебу с сообщением: «Поиди вборзе, отець тя зоветь, не сдравить бо велми». Глеб, не подозревая обмана, отправляется в Киев. В Смоленске его догоняет посол от Ярослава со страшным известием: «Не ходи, отець ти умерл, а брат ти убьен от Святополка». Глеб горько оплакивает отца и брата. Здесь же, под Смоленском, его настигают посланные Святополком убийцы. По их приказу княжеский повар «вынез нож, зареза Глеба». Святополк расправляется и с третьим братом — Святославом. Но в борьбу с братоубийцей вступает Ярослав. Войска соперников встречаются на берегах Днепра. Рано утром воины Ярослава переправляются через реку, «отринуша лодье от берега» и нападают на рать Святополка. В завязавшейся битве Святополк терпит поражение. Правда, с помощью польского короля Болеслава Святополку удается на время изгнать Ярослава из Киева, но в 1019 г. Святополк снова разгромлен, бежит из Руси и умирает в неведомом месте «межю Ляхы и Чехы».

Тому же сюжету посвящены и два собственно агиографические памятника:
«Чтение о житии и о погублении… Бориса и Глеба», написанное Нестором, автором «Жития Феодосия Печерского», и «Сказание о Борисе и Глебе». Автор Сказания неизвестен. По мнению большинства исследователей, оно было написано в начале XII в.
Князья-страстотерпцы Борис и Глеб

Сказание весьма отличается от рассмотренного выше летописного рассказа
эти отличия демонстрируют особенности агиографического повествования: исключительную эмоциональность, нарочитую условность сюжетных ситуаций и этикетность речевых формул, объясняемые строгим следованием агиографическому канону. Если в «Житии Феодосия Печерского» живые детали помогали поверить в истинность даже самого откровенного чуда, то здесь, напротив, герои поступают вопреки жизненной правде, именно так, как требует их амплуа святого мученика или мучителя, деталей и подробностей мало, действие происходит как бы «в сукнах», все внимание автора и читателя сосредоточивается зато на эмоциональной и духовной жизни героев.

Феодальные распри на Руси того времени были достаточно обычным явлением, и участники их всегда поступали так, как подсказывал им трезвый расчет, военный опыт или дипломатический талант: во всяком случае, они ожесточенно сопротивлялись, отстаивая свои права и жизнь. Пассивность Бориса и Глеба перед лицом Святополка уже необычна, она — дань агиографическому канону, согласно которому мученик, страшась смерти, одновременно покорно ожидает ее.

Действительно, если в летописи говорится, что Борис готов отправиться в Киев к Святополку, быть может доверившись его льстивым словам («С тобою хочю любовь имети, и к отню придамь ти», — заверяет его Святополк), и лишь перед самой гибелью узнает о грозящей ему опасности («бе бо ему весть уже, яко хотять погубити ѝ»), то в Сказании Борис, едва узнав о смерти отца, уже начинает размышлять: к кому обратиться в своем горе? К Святополку? «Нъ тъ, мьню, о суетии мирьскыих поучаеться и о биении моемь помышляеть. Да аще кръвь мою пролееть и на убииство мое потъщиться, мученик буду господу моему. Аз бо не противлюся, зане пишеться: „Господь гърдыим противиться, съмереным же даеть благодать“».

Судьба Бориса предрешена заранее: он знает об ожидающей его смерти и готовится к ней; все происходящее в дальнейшем — это лишь растянутая во времени гибель обреченного и смирившегося со своей обреченностью князя. Чтобы усилить эмоциональное воздействие жития, агиограф даже саму смерть Бориса как бы утраивает: его пронзают копьями в шатре, затем убийцы призывают друг друга «скончать повеленое» и говорится, что Борис «усъпе, предав душю свою в руце бога жива», и наконец, когда тело Бориса, обернутое в ковер, везут в телеге, Святополк, заметив, что Борис приподнял голову (значит, он еще жив?), посылает двух варягов, и те пронзают Бориса мечами.

Чисто этикетным характером отличаются пространные молитвы Бориса и Глеба, с которыми они обращаются к богу непосредственно перед лицом убийц, и те как бы терпеливо ждут, пока их жертва кончит молиться. Искусственность таких коллизий, разумеется, понималась читателями, но и принималась ими как деталь житийного ритуала. И чем многословнее и вдохновенней молился в предсмертные минуты праведник, чем настойчивее просил он бога простить его губителям их грех, тем ярче сияла святость мученика и тем рельефнее виделась богопротивная жестокость мучителей.

Обращала на себя внимание «беззащитная юность Глеба», который молит о пощаде, «как просят дети»: «Не деите мене… не деите мене». Но это также чисто литературный прием, ибо согласно тексту самого же Сказания Борис и Глеб, родившиеся от болгарки, одной из жен Владимира-язычника, были уже далеко не юноши: ведь от крещения Владимира до его смерти прошло 28 лет. О высоком уровне литературного мастерства древнерусских писателей XI–XII вв. наглядно свидетельствуют рассмотренные выше жития, находящиеся среди наивысших достижений христианской средневековой агиографии.

ЖАНР ХОЖДЕНИЯ
После принятия христианства и установления непосредственных связей с христианским Востоком, усиливается интерес к святым местам. Усваивая новую христианскую религию, русские люди желали воочию увидеть святые места, о которых писалось в «священных писаниях», и убедиться в истинности написанного. С XI века начинается путешествие русских людей на Святой Восток. Путешественник, в знак того, что он побывал в Палестине, привозил с собою на родину пальмовую ветвь. Поэтому они на Руси назывались «паломниками».
Афанасий Никитин покидает Тверь.

Их называли также «каликами-перехожими»
Калик – от греческого названия специальной обуви – калига, надеваемой путником. Паломничество со временем принимает массовый характер, и светская власть наложила на паломничество вето, так как оно наносило серьезный ущерб княжеской экономике. Постепенно запрет распространился с мирян на монахов, которым предписывалось «не ногами искать спасения и Бога», а неукоснительным исполнением своих обязанностей и обетов у себя дома. Совершать путешествие имели право лишь представители высшей церковной иерархии. Для того, чтобы удовлетворить запросы людей, лишенных возможности побывать в Палестине, создаются описания путешествий-хождений.

Так в XII веке возникает жанр хождения. Первым памятником этого жанра является «Хождение игумена Даниила в святую землю»
Игумен Даниил совершил паломничество в 1106 году. Он пробыл в Иерусалиме шестнадцать месяцев и вернулся на родину в 1108 году. В памятнике, где описано это путешествие, Даниил обнаруживает чисто русскую любознательность. Его интересует природа, планировка городов, оросительная система. Сообщает ряд интересных данных о реке Иордань, имеющей с одной стороны пологие, а с другой – крутые берега. Река эта напоминала ему русскую реку Сновь. Дает сведения о островах Самос и Икос. Однако в «Хождении» большое место занимают религиозно-фантастические легенды. Эти легенды Даниил либо слышал и записал во время своего путешествия, либо вычитал в письменных источниках. Подробно описывает места, связанные с библейскими легендами.
Игумен Даниил у Гроба Господня.

Несмотря на то, что основное внимание уделено религиозным вопросам, Даниил осознает себя полномочным представителем в Палестине русского народа
Он с гордостью сообщает, что русского игумена с честью принял король крестоносцев Балдуин (Иерусалим во время пребывания там Даниила был захвачен крестоносцами). Центральное место в памятнике занимает описание посещения гроба Господня, где Даниил молился за Русскую землю, за русский народ и поставил лампаду от имени всей Русской земли. Даниил с гордостью отмечает, что русская лампада зажглась, а «фряжская» (римская) – потухла. В этом он видит проявление особой божьей милости и благоволения к Русской земле
Храм гроба Господня Иерусалим внутри

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Памятник XII века – «Слово о полку Игореве», один из центральных памятников древнерусской литературы, с гениальной силой и проникновенностью отразивший в себе главное бедствие своего времени – слабость государственного единства Руси и, как следствие, слабость ее обороны от натиска степных кочевых народов, в быстрых набегах разорявших русские города и села, несших собою смерть и разрушение.
«Слово о полку Игореве», рукопись

«Слово о полку Игореве» было открыто в начале 90-х годов XVIII в. при следующих обстоятельствах
В 1791 г. царским правительством был издан указ, по которому святейшему Синоду разрешалось собрать и изъять из монастырских архивов и библиотек старинные рукописи, представляющие интерес для русской истории. В августе 1792 г. в Синод из Ярославля поступило небольшое собрание рукописей. Все рукописи, поступающие в Синод, обычно просматривал сам начальник Синода, обер-прокурор граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, историк и археолог, знаток старинной рукописной книги. Среди рукописей ярославского собрания оказался под № 323 сборник, в состав которого входили следующие произведения: «Книга, глаголемая Хронограф», «Сказание об Индии богатой», «Сказание о премудром Акире», «Слово о полку Игореве», византийский роман «Девгениево деяние». Так было обнаружено «Слово о полку Игореве».

Издание «Слова» было большим событием в литературной и культурной жизни русского общества начала XIX в. С 1800 г. начинается интенсивное изучение и «освоение» памятника, появляются новые переводы древнерусского текста
Но сама рукопись «Слова» вскоре трагически погибла во время московского пожара 1812 г. вместе со всем собранием рукописей А.И. Мусина-Пушкина, его библиотекой и музейными коллекциями. Второго списка «Слова о полку Игореве» до сих пор обнаружить не удалось и, вероятно, не удастся. Поэтому в основе наших сведений о тексте «Слова» лежит первое издание, сохранившееся в очень небольшом количестве экземпляров. Позже прибавился еще кое-какой материал. После 1795 г. Мусин-Пушкин сделал копию «Слова» для императрицы Екатерины II; копия списка долго лежала в бумагах Екатерины, в архиве. Только в 1864 г. акад. П.П. Пекарский нашел и опубликовал этот текст. Оказалось, что между первым изданием «Слова» и копией, хранившейся в архиве Екатерины II, есть существенные разночтения. Иногда екатерининская копия помогает исправить ошибки первого издания.

Реставрация текста «Слова» началась с анализа текста первого издания. Оказалось, что первые издатели допустили ряд ошибок. Ошибки, вероятно, были и в рукописи
Приведем некоторые примеры неверных чтений и «темных мест» в первом изданий «Слова»: 1. В первом издании читаем: « ... а мои ти куряни свѣдоми къ мети...» (так говорит «буй-тур» Всеволод, обращаясь к Игорю перед выступлением в поход); это место понимали так: «Мои курчане в цель стрелять знающи...» Оказывается, первые издатели неверно разделили слова в строке; уже Карамзин указал на их ошибку: следует читать слитно «къмети», что значит «воины, дружинники», а не раздельно: «къ мети» — «в цель». Правильное чтение этого места такое: « .. .а мои ти куряни свѣдоми къмети» («а мои куряне — опытные воины...»).

Приведем некоторые примеры неверных чтений и «темных мест» в первом изданий «Слова»:
2. В первом издании читаем: « .. .свистъ звѣринъ въ стазби; дивъ кличетъ връху древа...» (описание дурных предзнаменований природы, предвещающих несчастье Игорю и неудачу его «полка») ; переводили это место так: «...ревут звери стадами, кричит филин на вершине дерева...» Непонятное слово «въ стазби» первые издатели пытались осмыслить и дали свой произвольный перевод «стадами» (древнерусский язык этого слова не знает). Многие ученые предлагали свои конъектуры, свои чтения этого «темного» места. Карамзин понимал это слово как «стезя» и переводил «по дорогам», другие думали, что «стазба» — «пастбище», Д.Н. Дубенский дал перевод «по степям» и т. д.

«Слово о полку Игореве» было написано в конце XII в., накануне татаро-монгольского нашествия, накануне окончательного распада Киевской Руси, когда война была не исключением, а правилом, когда Русская земля напоминала большой военный лагерь: всюду горели сторожевые огни, люди не снимали оружия, даже ложась спать; когда со дня на день можно было ждать нашествия — оттуда, со стороны «дикого поля», где зловеще чернела степь, где уже давно бродили степные кочевники-половцы, готовые в любой момент напасть на Русскую землю, принести с собой смерть, разорение, пепел пожарищ, позорный полон.
Битва на Калке 1223

Один из эпизодов этой борьбы и отражает «Слово о полку Игореве»
В 1184 г. к юго-восточной границе Русской земли подступила большая орда половцев. Навстречу им вышел сам великий князь киевский Святослав Всеволодович; к нему присоединились и некоторые другие князья. На реке Орели, левом притоке Днепра, Святослав, неожиданно напав на половцев, не только нанес им тяжелое поражение, но даже взял в плен самого половецкого хана Кобяка с сыновьями. С торжеством вернулся Святослав в Киев. Ранней весной 1185 г. Святослав стал готовиться к новому походу в степь. Но накануне этого задуманного им похода произошло событие, которое перевернуло все его планы и расчеты: в конце апреля 1185 г. двоюродные братья Святослава — новгород-северский князь Игорь Святославич с сыном и племянником и князь трубчевский и курский Всеволод Святославич пошли на половцев, рассчитывая только на свои собственные силы, в надежде, очевидно, опередить Святослава Киевского. До нас дошли два летописных рассказа об этом походе Игоря Святославича: в летописи Суздальской (Лаврентьевский список) и в летописи Киевской (Ипатьевский список).

Киевская летопись рассказывает о походе Игоря особенно подробно. Выехал Игорь из Новгорода-Северского во вторник 23 апреля 1185 г. Вместе с Игорем в поход выступили сын его Владимир Путивльский и племянник Святослав Ольгович Рыльский. Поехали по направлению к Дону, не торопясь, «тихо», собирая дружину, «бяхуть бо и у них кони тучни велми». У реки Донца Игорь, «возрев на небо», увидел «солнце стояще яко месяць». Игорь спросил бояр своих и дружину, видят ли они это знамение. Те поникли половами и ответили князю, что знамение это не к добру. Игорь успокоил их. Дружина переправилась через Донец, подошла к реке Осколу, и здесь Игорь два дня поджидал брата Всеволода Трубчевского, который должен был прибыть из Курска. У реки Сальницы «сторожа» сообщили Игорю и его спутникам, что половцы уже недалеко. «Сторожа» советовали вернуться домой, так как половцев много, но Игорь не согласился с ними: «Если нам, не бившеся, возвратиться, то срам нам будет хуже смерти».
Поход князя Игоря Святославича

Князья двинулись дальше. В пятницу у реки Сюурлия полк Игоря столкнулся с небольшим отрядом половцев. Игорь выстроил свои войска. «Братья! Сего есмы искале, а потягнемь!» — сказал Игорь дружине и пошел на половцев. Половцы не ожидали нападения, выпустили по стреле и бросились бежать. Игорь погнался за ними и захватил богатую добычу. Между тем наступил вечер; Игорь предложил князьям двинуться назад ночью, пока на них «честь и слава» победы. Но князья не согласились с ним, сославшись на то, что коням и людям надо дать отдых; посовещавшись, они решили остаться ночевать тут же в открытом поле - невдалеке от половецкого кочевья. Это беспечное решение и погубило «полк» Игоря.

На рассвете следующего дня, в субботу, лагерь Игоря был окружен половцами. Пытаясь выйти из окружения, Игорь стал пробираться к реке Донцу. Завязалась сеча. Игорь был ранен в руку. До позднего вечера отбивалась дружина Игоря от половцев, на утро следующего дня она не выдержала половецкого натиска и побежала. Игорь поскакал остановить бегущих, даже снял шлем, чтобы дружина могла его узнать, но ничего не добился. Возвращаясь назад, — на «един перестрел одале от полку своего» — он был схвачен 105 половцами. В плен попали все князья, а дружина Игоря частью успела бежать, частью была перебита. Так бесславно кончился «полк» Игоря.
Васнецов «После побоища»

Произошло то, чего так опасался князь Святослав: Игорь отворил «ворота» половцам на Русскую землю. Земля Русская стала жертвой нового половецкого погрома: половцы осадили Переяславль, дотла сожгли город Римов на Суле, опустошили окрестности Путивля, разрушив часть его укреплений. О беде, постигшей «полк» Игоря, князь Святослав Киевский узнал под Новгородом-Северским: он здесь собирал дружину для задуманного им летнего похода против половцев. «Не любо бысть ему», что Игорь поторопился, пошел на половцев, не сказав ему ни слова, тайно; горько вздохнул Святослав и сказал со слезами: «Милая моя братия, сынове и мужи земли Русской!.. Не сдержали вы юности своей, отворили вы ворота половцам на землю Русскую». «И бысть скорбь и туга люта, яко же николи же не бывала во всем Посемьи, и в Новегороде Северьском, и по всей волости Черниговьской».

С трудом удалось Святославу и другим русским князьям исправить дело: отбросить половцев назад, обратно в степь. Игорь между тем томился в плену, каялся, считая, что не вражеская, а божья сила за грехи «обломила» его дружину. Плен, однако, не был ему в тягость: половцы уважали в нем храброго воина, не стесняли его, даже разрешали ему ездить на охоту со своими слугами. Князь вызвал к себе из Руси священника, полагая, что долго останется в плену. Но «бог судил иначе»: некий половчин, по имени Лавор, предложил Игорю бежать вместе с ним. Игорь сначала ему не поверил и отказался от побега: «Аз славы деля не бежах тогда от дружины и ныне неславным путемъ не имам поити». Но сын тысяцкого и конюший, бывшие с ним в плену, понуждали его бежать. Игорь склонился на убеждения и стал выжидать удобного времени.

Однажды под вечер, когда половцы напились кумыса, конюший сообщил Игорю, что по ту сторону реки Тора ждет его Лавор с конем поводным. Помолившись, князь вылез из палатки. Стража веселилась и играла, думая, что князь спит. Игорь перешел вброд реку, сел на коня, и миновали они половецкие вежи. Одиннадцать дней пешком — конь его пал в пути — шел Игорь к Донцу и наконец прибыл в свой Новгород-Северский. Затем отправился к брату Ярославу в Чернигов, прося помощи, а оттуда в Киев к Святославу. Под 1187 г. летопись сообщает, что бежал из половецкого плена и сын Игоря Владимир, но не один, а с Кончаковною, дочерью хана Кончака, и «с детятемь». Вот это событие, картинно описанное в Киевской летописи под 1185 г., и дало автору «Слова о полку Игореве» сюжет для его произведения.

«Слово» во многом напоминает этот летописный рассказ:
те же мотивы поступков героев, та же последовательность в их чередовании. Близки Киевской летописи и некоторые выражения «Слова». Вряд ли мы здесь имеем дело со случайным совпадением. Не исключена возможность, что автору летописного рассказа было известно «Слово о полку Игореве». Скорбь автора о постигшей родину беде, горькое раздумье о судьбах Русской земли, терзаемой степными кочевниками-завоевателями, страстное желание найти выход из создавшегося положения — такова основная тема «Слова». Игорь, Всеволод, все «Ольгово хороброе гнездо» пользуются у автора нескрываемой симпатией; все они показаны у него как лучшие представители современного им поколения князей, как храбрые воины, посвятившие себя борьбе с «погаными» и защите родины. Игорь в изображении автора «Слова» наделен всеми возможными качествами доблестного воина, готового на любые жертвы для блага земли Русской; перед выступлением в поход он воодушевляет дружину словами, полными мужества и беззаветной храбрости, смерть он предпочитает плену. Описывая победу, одержанную Игорем над половцами, автор в подчеркнуто гиперболических очертаниях рисует ее результаты: храбрые «русичи» Игоря стали по болотам и топким местам мосты мостить всяким ценным «узорочьем» половецким. Во время битвы Игорь обнаруживает благородство: в разгар боя «заворачивает» полки, чтобы поспешить на помощь брату Всеволоду. Он «сокол», он «солнце». Рассказывая о беде, постигшей Игоря, автор глубоко скорбит, вместе с ним скорбит вся природа, вся Русь.

Описывая бегство Игоря из плена, автор полон ликования, ибо как тяжко «телу, кроме головы», так тяжко и Русской земле «без Игоря». В плаче Ярославны образ Игоря овеян нежностью и теплотою, горячим сочувствием. Во всем подобен Игорю и «буй-тур» Всеволод. Он — первый, о ком вспоминает автор «Слова», переходя к рассказу о битве, завязавшейся на реке Каяле. Наделяя своих героев всеми доблестями храбрых воинов, автор даже иногда изображает их как богатырей народного эпоса, в устно-песенном ладе излагая их поведение и поступки.
Фаворский «Плач Ярославны»

Плач Ярославны
Далеко́ в Путивле, на забрале, Лишь заря займётся поутру, Ярославна, полная печали, Как кукушка, кличет на юру: «Солнце трижды светлое! С тобою Каждому приветно и тепло. Что ж ты войско князя удалое Жаркими лучами обожгло? И зачем в пустыне ты безводной Под ударом грозных половчан Жаждою стянуло лук походный, Горем переполнило колчан?» И взыграло море. Сквозь туман Вихрь промчался к северу родному — Сам Господь из половецких стран Князю путь указывает к дому. («Слово о полку Игореве». Перевод Н. Заболоцкого.)
Над широким берегом Дуная, Над великой Галицкой землёй Плачет, из Путивля долетая, Голос Ярославны молодой: «Обернусь я, бедная, кукушкой, По Дунаю-речке полечу И рукав с бобровою опушкой Наклонясь, в Каяле омочу. Улетят, развеются туманы, Приоткроет очи Игорь-князь, И утру́ кровавые я раны, Над могучим телом наклонясь». Далеко́ в Путивле, на забрале, Лишь заря займётся поутру, Ярославна, полная печали, Как кукушка, кличет на юру́: «Что ты, Ветер, злобно повеваешь, Что клубишь туманы у реки́, Стрелы половецкие вздымаешь, Мечешь их на русские полки́?
Чем тебе не любо на просторе Высоко́ под облаком летать, Корабли лелеять в синем море, За кормою волны колыхать? Ты же, стрелы вражеские сея, Только смертью веешь с высоты. Ах, зачем, зачем моё веселье В ковылях навек развеял ты?» На заре в Путивле причитая, Как кукушка раннею весной, Ярославна кличет молодая, На стене рыдая городской: «Днепр мой славный! Каменные горы В землях половецких ты пробил, Святослава в дальние просторы До полков Кобяковых носил. Возлелей же князя, господине, Сохрани на дальней стороне, Чтоб забыла слёзы я отныне, Чтобы жив вернулся он ко мне!»

Военную неудачу Игоря автор объясняет не столько личным поведением Игоря и Всеволода, сколько исторической и политической обстановкой, сложившейся на Руси за последнее время. Виновниками создавшегося положения являются не Игорь и Всеволод, а все князья в целом. Это они своими братоубийственными войнами довели страну до того, что теперь на полях «ратаеве» (пахари) уже редко покрикивают за сохою и только голодные вороны каркают в поле, «трупиа себе деляче». Князья только и делают, что говорят друг другу: «Се мое, а то мое же», о малом говорят, как о великом, забывая, что эти их перекоры и распри, мелкие и ничтожные перед .лицом нависшей над страной опасностью, на руку лишь врагам. Спасение автор «Слова» видит в единении. Призыв князей к единению для совместной защиты Русской земли от кочевников — так можно кратко сформулировать идею произведения.

Наиболее ярко эта идея раскрывается в так называемом «золотом слове» князя Святослава
Князьям надлежит забыть о своих личных корыстных счетах, прекратить усобицы, подумать о благе родины, не дать в обиду своего «гнезда», смело вступить ногою в «золотое стремя» и раз навсегда затворить «ворота» степи «своими острыми стрелами», общими усилиями, грудью постоять «за землю Русскую, за раны Игоревы».
Семенов В.И. Золотое слово Святослава

Композиционно «Слово» делится на три части: вступление, «повесть» и заключение
Небольшое по объему вступление занимает в составе «Слова» вполне самостоятельное место и легко выделяется даже при беглом просмотре текста. Посвятил его автор не Игорю, не его походу на половцев, а своему собственному произведению — его содержанию, его художественной форме. Как повести речь, какого принципа изложения придерживаться — вот вопрос, который здесь занимает автора. Должен ли он повести речь «старыми словесы» — «по замышлению» Бояна, песнотворца «старого времени», или «по былинамь сего времени»? Задавая этот вопрос в самом начале читателю («братии»), автор, однако, не ждет ответа: вопрос для него уже предрешен. «Замышлению» Бояна он предпочитает изложение «по былинамь сего времени».

За вступлением в «Слове о полку Игореве» идет рассказ о походе Игоря на половцев — часть повествовательная, «повесть», употребляя термин самого автора: выступление Игоря в поход, первое его столкновение с половцами, битва, в результате которой Игорь попал в плен, сон князя Святослава, его «злато слово», плач Ярославны, бегство Игоря из плена. «Повесть» распадается на ряд эпизодов, представляющих относительно замкнутое целое; не все из них даже связаны между собой строгой последовательностью изложения. От летописного типа повествования «повесть» автора «Слова» резко отличается и тем, что вопреки летописному правилу всегда отмечать время события она никогда этого не делает: ни одной даты в «Слове о полку Игореве» нет.

Автор «Слова» менее всего чувствовал себя летописцем, обязанным сохранить возможно точнее исторические факты для будущих поколений в назидание потомству. Он преследовал совсем иную задачу, более близкую: вооружить современных ему князей для борьбы с половцами, призвать их к защите Русской земли, к немедленному объединению.

Образ самого автора —
— горячего патриота, глубоко взволнованного положением в Русской земле. Голос его не раз прорывается сквозь рассказ. Именно он, автор, вносит в «Слово» и ту страстную лиричность, и тот высокий общественно-политический пафос, которые так характерны для этого произведения. Неоднократно автор «Слова» заявляет о себе в прямых отступлениях от повествования. Это или элегические размышления по поводу того или иного факта, или непосредственные обращения к своим современникам («злато слово» князя Святослава, перерастающее в призыв автора к князьям, — типичный пример такого отступления), или многочисленные экскурсы в прошлое— разного рода исторические примеры и припоминания (обещая вести повествование «от стараго Владимера до нынешняго Игоря», автор вспоминает многих князей XI и начала XII вв. — Всеслава Полоцкого, Владимира Мономаха, Олега Святославича и др.). Голос автора, то скорбный, то гневный, то ликующий, звучит в «Слове» часто даже там, где его могло бы и не быть, — в чисто повествовательных эпизодах.

«Слово о полку Игореве» — ярчайший образец произведения, насквозь пронизанного образными сближениями одного рода явлений действительности с другими. Военный и домашний обиход княжеско-дружинных слоев населения, соколиная охота — любимое развлечение князей той эпохи, земледельческий быт Руси XII в., кузнечное и даже ювелирное ремесло, природа, весь богатый животный и пернатый мир «дикого поля» — все находит и свое отражение, и свои отзвуки не только в прямом, но и в переносном, метафорическом плане в «Слове о полку Игореве». И в этом сказалась глубокая, органическая любовь автора к своей земле, ощущение своего неразрывного единства с ней: потоком своих образных сближений автор углублял это ощущение и у читателя, тем самым заставляя его с особой болью переживать в 1187 г. печальные события 1185 г.

Гениальный художник, писатель большой литературной культуры, автор «Слова», работая над своим произведением, не только широко воспользовался возможностями избранного им литературного жанра — едва ли не всеми изобразительными средствами художественной ораторской прозы своего времени, но и щедро, как никто другой в литературе древней Руси, черпал эти средства и краски из устного народно-песенного творчества
Ту или иную метафору автор «Слова» нередко развертывал до целого описания, до эпизода
Замечательны в этом отношении его описания битвы на Каяле и на Немиге, где автор использует картины земледельческого труда — образы посева, жатвы, молотьбы: «Черная земля под копытами костьми была засеяна, а кровью полита; горем взошли они по Русской земле». В рассказе о битве XI в. на реке Немиге (в повествовании о Всеславе Полоцком) в метафорическом плане воспроизводится весь процесс уборки хлеба на поле: «На Немиге снопы стелют из голов, молотят цепами харалужными, на току жизнь кладут, веют душу от тела».

Действительность часто отражается сквозь призму народно-песенной поэзии
Большое место в стилистическом строе «Слова» занимают разного рода риторические повторы, и это понятно: повтор — стилистический прием, при помощи которого автор уже самим построением своей речи подчинял читателя своему замыслу. Наиболее типичная для «Слова» форма повтора — чередование предложений одной и той же синтаксической конструкции, иногда с анафорическим повторением первого слова («Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Кдялы; ту кроваваго вина не доста: ту пир докончаша храбрии русичи»).

Завершается «Слово о полку Игореве» небольшим заключением— «славой» князьям и дружине:
«Слава Игорю Святославичу, буй-туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Да здравы будут князья и дружина, поборая за христиан против поганых полков. Князьям слава и дружине! Аминь». Заключение это — интересное свидетельство своеобразия художественной структуры произведения: автор «Слова», рассказывая о поражении Игоря и его войска, поет здесь славу Игорю; в его представлении князь Игорь — высокий идеал князя, чья главная цель — борьба с врагами родины. Таким образом, «Слово» не только произведение агитационное, посвященное острейшей политической проблеме своего времени — обороне границ Русской земли, обличительной критике княжеских «котор», но одновременно и «похвала», написанная во славу князей и дружины, борющихся «за христьяны на поганыя плъки».

Когда было написано «Слово о полку Игореве»?
«Слово» было написано по свежим следам событий, до известия о смерти Ярослава Галицкого, после возвращения из половецкого плена Владимира Игоревича с Кончаковною, еще при жизни Игоря (умер в 1202 г.), т. е. в конце 1187 г. или в самом начале 1188 г.

Кто был автором «Слова о полку Игореве»?
Существует мнение, что автором «Слова» был сын тысяцкого, один из дружинников Игоря, вместе с ним попавший в плен к половцам (И.А.Новиков); по мнению А. Югова, автором «Слова» был упоминаемый Галицко-Волынской летописью в середине XIII в. певец Митус; В.Ф. Ржига считает, что «Слово» создано народным певцом, жившим при дворе князя Святослава. По поводу всех предположений можно сказать только одно: жаль времени, потраченного на их обоснование, ибо для решения вопроса об авторе «Слова» у нас нет никаких данных, — пока что, во всяком случае.

В каком жанре написано «Слово о полку Игореве»?
Одни утверждают, что «Слово о полку Игореве» — «песнь», поэма (лиро-эпическая или героическая), памятник древнерусского героического эпоса (т. е. произведение, по природе своей стихотворное). Другие, наоборот, отрицают стихотворную природу «Слова». «Слово» — не «песнь» и не поэма, а повесть, воинская повесть, памятник древнерусской исторической повествовательной прозы. Первые сближают «Слово» с французскими chansons de geste, «Песнью о Роланде», в последнее время — с поэмой Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» и т. п. Другие предпочитают рассматривать «Слово» в ряду древнерусских оригинальных и переводных воинских повестей, «Девгениева деяния», «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия и т. п. Наряду с этими двумя точками зрения на «Слово», взаимоисключающими, казалось бы, одна другую, существует еще и третья, получившая широкое распространение в учебных руководствах по истории литературы и в научно-популярной литературе, посвященной «Слову», — эклектическая, объединяющая с перевесом то в одну, то в другую сторону два предыдущих решения вопроса. Д.С.Лихачев, исходя из двуединной темы «Слова» – эпической и лирической, определяет жанр памятника как лиро-эпический. Он отмечает, что темы эти развиваются параллельно, взимообогащают друг друга. «Слово» как бы оказывается вне жанровой системы своего времени.